Будучи математиком, итальянец сразу же оценил подсказку, замер, потом сузил глаза и ударил так, что его шар дважды отскочил от борта, при этом загнав сторонний шар в лунку. Зрители ахнули. Кому-то понравилась удача фрязина, а до кого-то дошло, каким образом задействован ум в этой игре. Итальянец же перенёс весь свой восторг на юную боярышню:

— Сеньорита, это великолепно! Я даже не думал, что можно так… — он не находил слов и беспомощно взмахнул руками.

— Чему досточтимый инженер радуется? — недовольно высказался ганзеец и переводчик тут же озвучил его слова, заменив слово «инженер» на «розмысла».

— О, герр Ханау! — лучась радостью воскликнул Фиорованти. — Моё сердце поёт, когда я вижу работу истинных мастеров, а здесь её много. Великолепный стол, математически выверенные шары, идеальные ударные палки — и всё это имеет смысл! Я люблю красоту, но когда она полезна, то для меня вдвойне привлекательна.

Переводчик владыки быстро повторял слова итальянца, и новгородцы тут же обсуждали их.

— Так о чём спорили-то? — возмущенно воскликнули в толпе. — Уж как только не поносили московских боярышень, а они лицом чисты и остры умом. Вона какую игру показали! Любо-дорого глядеть!

И после этих слов стало шумно. Все стали делиться тем, что услышали в городе.

Дуня незаметно выдохнула и с удовольствием уступила своё место брату Кошкиной. Боярин Овин с радостью приступил к игре.

Она отошла в сторонку и постаралась прислушаться к разговорам. Теперь на неё смотрели дружелюбно, а пара молоденьких боярышень даже улыбнулись ей и пригласили в свой кружок.

Но тут она натолкнулась на испепеляющий взгляд Селифонтова. Была бы его воля он своими руками удавил бы её. Рядом с ним стояла горделивая боярыня. Точнее, по всему видно было, что это староста стоял подле властной женщины. Она была в возрасте, но не растеряла женской привлекательности. Взгляд её был оценивающим и недовольным, а уж когда эта боярыня встретилась взглядом с Кошкиной, то в её глазах полыхнула ненависть.

«Вот те раз!» — отступила на шаг назад Дуня, поддавшись инстинкту самосохранения.

— Дурно то игрище! — громко произнесла эта боярыня и повернувшись к владыке, презрительно молвила: — Кощунство поощрять сие!

Народ притих, лицо Феофила закаменело, а женщина неспешно развернулась и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Перед нею торопливо расступались, кто-то успевал склонить голову, выражая своё почтение, а до Дуни только что дошло, что она видела Борецкую.

Глава 10.

«Ну ничего себе! — изумленно подумала Дуня. — А мадам-то считает себя владычицею морскою… тьфу, новгородской!»

В зале на пару мгновений установилась гробовая тишина, а потом Дуня с удивлением отметила, что одна часть собравшихся возмущенно запыхтела, а остальные транслировали радостно-злорадное воодушевление.

Оказывается, не только Дуня умела молча выражать свои эмоции! Но Борецкая выдала! Она ж не столько игру осудила, сколь усомнилась в здравом уме владыки. Сильна!

Боярышня знала, что Феофил всего лишь полгода как стал архиепископом, задвинув протеже Борецкой, но какой же надо быть, чтобы настолько бесцеремонно выступить при нём! И сколько же власти у этой женщины? Но не успела вдова посадника сделать пару шагов, как её догнали слова Феофила:

— Начало гордости, — громко произнёс он, — удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его; ибо начало греха — гордость…

Все вновь стихли, боясь упустить хоть слово, а Борецкая остановилась и развернулась. Владыко же продолжал:

— …и обладаемый ею изрыгает мерзость; и за это Господь посылает на него страшные наказания и вконец низлагает его.

Дуня вместе со всеми внимательно слушала короткое наставление владыки Феофила и видела, что хотя многие одобрительно кивнули и перекрестились, большинство не прониклось, и это было плохо.

Марфа высказалась ярче и понятнее. Её слова запомнят и передадут дальше, а Феофила никто цитировать не будет. Он образованный умничка, но здесь это скорее во вред.

Борецкая ответила священнику высокомерным взглядом и чувствуя себя победительницей, величественно повернулась к выходу собираясь продолжить свой путь.

Дуня не могла не восхититься её самообладанием и внутренней убежденностью в собственной правоте, но уступать даже не думала:

— Ну что ж, — счастливо улыбаясь, воскликнула она, — раз боярыня Марфа осудила игру, — тут Дуня состроила комичную рожицу и неожиданно для всех закончила: — то игра эта зело полезная и надо играть!

Она чуть не рассмеялась, увидев опешившие лица. В головах новгородцев никак не состыковались начало высказывания и вывод. Зато Дуня полностью завладела всеобщим вниманием.

— А что? — эмоционально всплеснула руками она и обводя новгородцев задорным взглядом, погрозила им пальцем, произнося: — Я ведаю, что боярыня не терпит соперничества и её гнев свидетельствует только о том, что ей обидно, что такую замечательную игру придумали без неё.

Все зашушукались, поглядывая на остановившуюся Борецкую. Кто-то осуждающе покачивал головою, не одобряя дерзкие слова юной боярышни. Кто-то растерянно стоял, до сих пор не зная, как реагировать на резкие слова Марфы Семеновны, на отповедь владыки, а тут ещё обидные речи московской гостьи. А кому-то было радостно видеть, что Борецкой дали отпор. Эти скалились, чуть ли не потирая от удовольствия руки.

С разными эмоциями на лицах лепшие люди Новгорода повернулись к боярыне, ожидая её ответа, а та сочла ниже своего достоинства на виду у всех соперничать с девчонкой. А может, ей помешали устремленные на неё жадные до новостей взгляды. Но скорее всего она прислушалась к своему богатому опыту управления людьми и не стала дальше обострять ситуацию.

Но это не означало, что ответа не будет. Дуня прочитала это в глазах Марфы Семеновны. А ещё ей стало ясно, что информационная война тут идёт намного изощреннее и жёстче, чем в Москве. Это не любительское распространение слухов, а продуманное и скоординированное движение, имеющее конкретные цели и задачи.

— Сеньорита, — позвал её итальянец до сих пор сжимавший в руках кий, — примите мою капитуляцию!