Шрифт:
Закладка:
Он едва мог дышать.
Сердце Лены забилось чаще. Она надеялась, что благодаря людям, набившимся в скромный дом, ей удастся избегать Константиноса до тех пор, пока не получится вежливо уйти. Она не хотела заводить с ним светскую беседу. Было настоящей пыткой дышать с ним одним воздухом, зная, что ему ненавистен сам факт ее существования.
Ей хотелось его ненавидеть. Хотелось не чувствовать себя такой потерянной без него. Хотелось, чтобы Тинос не тянул ее в свои объятия и не говорил, что ему жаль, что он ничего такого не имел в виду, что он любит ее. От собственных мыслей хотелось заткнуть уши.
Константинос приблизился и в нерешительности завис перед ней.
Смущенная, она скрестила ноги и отвернулась к двери в надежде, что кто-нибудь войдет и спасет ее. — Ты пришла, — произнес он, невольно используя те же слова, что и его мать.
Разница была в том, что его мать была рада ее видеть.
— Я пообещала, — коротко сказала Лена. — Хотя очевидно, что они меня не ждали. Спасибо, что сообщил, что отменил встречу ради меня.
— Я не думал, что ты все же захочешь прийти.
— Хочешь сказать, что надеялся на это? Что ж, не волнуйся, я не буду злоупотреблять гостеприимством.
— Судя по тому, как они все к тебе отнеслись, ты никогда этого не сделала бы. Если бы я знал, я бы организовал для тебя трансфер и все остальное.
— Рождественский ужин не связан с ребенком и поэтому подпадает в категорию «неинтересно», — едко заявила она.
— Насчет этого… — Константинос глубоко вздохнул, и внутри ее все сжалось. Неужели он вновь причинит ей боль? — Лена…
— Пока не забыла, — перебила она. — Мои родители благодарят тебя за рождественский подарок.
Последовала долгая пауза.
— Пожалуйста, передай им, что мне это в радость.
Лена повела плечом. Это было единственное движение, которое она сейчас могла сделать. Все ее внутренности не просто съежились, а сжались в тугой комок. Эти деньги сильно изменят их жизнь, особенно жизнь Хайди. Они смогут купить дом попросторнее, где не будет застревать инвалидная коляска…
Прозвучал гонг.
Константинос выругался себе под нос. У отца была традиция, так он объявлял, что ужин готов.
Лена избегала его взгляда на протяжении всего разговора.
Лена съела столько, сколько смогла, жареной баранины, пирога со шпинатом и сыром, а также огромное количество овощей и салатов, которые к нему прилагались. Она вытащила хлопушку вместе с дедушкой Константиноса и надела бумажную шляпу, которая выпала из нее и которая, казалось, ошеломила всех Сиописов, но они последовали ее примеру, надев свои шляпы. Она съела свою долю сладостей, которые подали на десерт.
Лена попыталась помочь с уборкой, но ее выгнали из столовой и запретили входить на кухню. Она посидела с кузенами Константиноса и помогла им попрактиковаться в английском, который они решили подтянуть с ее помощью, а затем вернулась в столовую, чтобы сыграть в традиционную игру в карты с Сиописами, о которой она никогда не слышала и которая включала в себя много криков, ругани и обвинений в мошенничестве.
Затем подали греческие ликеры с разнообразными закусками. Она обменялась удивленными взглядами с матерью Константиноса, когда самый старший из Сиописов откинул голову на подголовник кресла и начал храпеть во время карточной игры. И все это время ее сердце было не на месте, а желудок болезненно сжимался.
Сон дедушки стал ее спасением. Дядя объявил, что пора отвозить отца домой, и Лена воспользовалась моментом, чтобы отвлечься от всех этих поцелуев и объятий и тихо ускользнуть из дома. Выйдя на прохладный, свежий воздух, она плотнее закуталась в куртку и в нерешительности застыла у ограды.
Это был самый тяжелый день в ее жизни. Каждая минута была агонией. Она больше не могла находиться в одной комнате с Константиносом, улыбаться, смеяться и притворяться, что прекрасно проводит время, когда сердце грозит разорваться на части.
Она пряталась в тени, пока машина дяди не проехала мимо, а затем тронулась в путь. Потребуется десять минут, чтобы дойти до отеля. Тогда она будет в безопасности.
В безопасности от самой себя.
В безопасности от того, чтобы броситься на Константиноса и умолять его вернуться.
* * *
Константинос сразу заметил отсутствие Лены.
— Где Лена?! — резко крикнул он.
Все оглянулись, как будто она могла прятаться под ковром или за дверью.
Кузены бросились обыскивать дом, окликая ее по имени, но он знал, что Лена ушла.
Она ускользнула из дома, когда провожали дедушку, не попрощавшись. Константинос вытащил телефон из заднего кармана и позвонил дяде.
Зачем ей это делать? Это было не в ее стиле. Она никогда не исчезла бы, не попрощавшись и не поблагодарив его родителей за гостеприимство.
Она просто не захотела…
Наконец дядя ответил.
— Лена с тобой?
— Нет. С чего бы?
Он бросил трубку и впервые с тех пор, как оставил ее в Лондоне, набрал номер Лены. Его сразу перевели на голосовую почту.
Зазвонил его телефон. Перезванивал дядя. Он сунул телефон матери.
— Поговори с ним. Я ее найду.
На террасе Лены не было.
Константинос бросился вниз по ступенькам на улицу. Рождественские огни освещали город, создавая праздничное настроение. Но сейчас Константиносу было не до праздника.
Куда она пошла?
Он пытался мыслить спокойно, но это было нелегко, когда паника охватила его с такой силой.
Почему, черт возьми, он не заставил ее заговорить раньше?! Почему признал свое поражение, когда прозвенел гонг к обеду?
Все, что ему нужно было сказать, — это два маленьких слова! Прости меня. Больше всего на свете ему нужно было сказать ей именно эти слова.
Константинос понимал, что не успокоится и не сможет уснуть, пока не произнесет их.
Справа от ресторана «Сиопис» не было отелей, так что она, должно быть, повернула налево, решил он, его ноги уже сами понесли его, когда мысль сформировалась. Он знал, что Лена остановилась на острове в отеле; он подслушал это из ее разговора с Рене.
Ускорившись до бега, Константинос взлетел по извилистой дороге, обогнул еще один поворот, пока не заметил фигуру вдалеке, рядом с гигантской городской елкой.
— Лена! — позвал он, задыхаясь, и побежал быстрее.
Она не обернулась, лишь ускорила шаг.
— Лена!!!
Она остановилась.
Лена замерла. На мгновение она слишком испугалась, чтобы обернуться.
Когда она все-таки обернулась, слезы ослепили ее, и она ясно увидела высокую фигуру, несущуюся к
