Шрифт:
Закладка:
— Это все?
— Нет. Когда после отъезда вашего брата начали проверять видеокамеру, то обнаружили в ней забытую отснятую кассету. Он вам ее отдаст.
— За сколько? — напряженно спросила Даша.
— Ну что вы! Это же не его имущество, кассету ваш брат уже оплатил. Сейчас ее принесут.
Через несколько минут шоколадная девушка положила на стол видеокассету в пластиковом пакете. Даша тут же расплатилась за вино и кофе, положила кассету в сумочку. Роман предложил:
— Вы можете прямо здесь ее просмотреть.
— Нет, это дело семейное.
— Я понимаю.
Хозяин клуба допил виски, перекинулся парой слов с Романом, встал, церемонно поклонился и ушел. Даша отпустила Романа, а потом покинула клуб и пешком направилась в отель, заглядывая в местные магазины. Едва ли не половина из них принадлежала выходцам из Индии, которые говорили на своем английском языке, но понять их было можно. Ничего особенного местная торговля не предлагала. Проще и выгодней все то же купить в Москве. Но Даша приобрела пестрое пончо и тут же надела его.
Вернувшись в отель, она увидела на стоянке серебристый «Порше» Грефа. А сам Греф обнаружился в баре — сидел у стойки за бутылкой пива. Даша подошла к нему, а он сказал сердито:
— Где тебя черти весь день носили? Я уже начал нервничать.
— На экскурсии была. Ты же сам настаивал на полнокровной жизни.
— Ладно, пойдем ко мне. У меня есть для тебя подарок.
Они поднялись на четвертый этаж, и Греф отомкнул замок своего номера. Даша вошла в комнату и вздрогнула.
На полу у кровати лежал мужчина, связанный по ногам и рукам. Рот его был залеплен лентой скотча. Мужчина был космат, грязен, страдальческие глаза наполнены слезами.
— Это Зариковский? — спросила Даша.
— Он самый.
— А зачем ты его так?
— А он буйный оказался. Решил, что я убивать его из Москвы приехал.
— Где ты его нашел?
— Как — где? В павильоне игральных автоматов.
Греф пнул Зариковского ногой в бок и наклонился над ним:
— Если заорешь, сука, я тебя тут же удушу. Ты меня знаешь. — С этими словами он осторожно отодрал скотч со рта Зариковского, и тот задышал глубоко и жадно, будто из-под воды вынырнул, потом спросил:
— Что вам от меня нужно? Я же вам не должен ни копейки! А баксы мне Муратов в конверте у портье отеля оставил. Подарил, и это тоже не долг.
— Заткнись. На вопросы отвечай. Ты видел, как Владимир Дмитриевич и Ирина отошли от пирса?
— Да. Я издали наблюдал.
Кто был на борту яхты?
— Володя, Ирина и шкипер.
— Шкипер был пьян?
— Он постоянно был пьян. Когда сюда плыли, так Володя с Ириной даже ночью у штурвала стояли. Да развяжи ты меня, у меня руки затекли!
— Потерпишь. Куда Владимир Дмитриевич поплыл? — Должен был в Барселону… Но… — Он примолк.
— Что — но?! — заорал Греф и влепил несчастному такую затрещину, что у того голова дернулась на плечо, будто шея переломилась.
Но шея все-таки осталась цела, и Зариковский отважно произнес:
— Дашь десять баксов — все скажу.
— Научился уже здесь, гад, за каждый чих бакшиш получать. Дам десятку. Колись.
— За день до отплытия Володя сказал, что, может быть, по дороге причалит в Александрии, в Египте.
— В Египте?! А что ему там понадобилось?
— На пирамиды хотел посмотреть, может, говорил, на верблюдах покатается.
— Еще что?
— Да не знаю я ничего больше! Развяжи, наконец!
Греф вынул из кармана складной нож и разрезал ленты скотча на руках и ногах Зариковского. Тот собрался было перебраться в кресло, но Греф прикрикнул:
— Сиди на полу! Ты мне блох в кресло напустишь! Даша, у тебя вопросы к этому уроду есть?
— Да. Скажите, Зариковский, Владимир и Ирина часто ссорились?
— Собачились постоянно. Раз по пять на день. Выпить не дашь? — Он тоскливо глянул на Грефа. Тот хрюкнул, достал из тумбочки бутылку виски и нацедил в стакан до половины. Зариковский мгновенно проглотил напиток, не поморщившись.
— Вы правду сказали насчет Египта? — спросила Даша.
— Как на духу. Зачем мне врать? Он ведь яхту на месяц арендовал. Время аренды у него еще оставалось. Ирина про это не знала.
— Зариковский, — заинтересованно спросила Даша, — а как же вы здесь живете?
— Да так, перебиваюсь.
— Что врешь? — зарычал Греф. — Думаешь, я не узнал, что ты и здесь присосался к негритянке с тремя детьми?! Она в ресторане посудомойкой пашет, тебя кормит, да еще денег на игру дает!
— На это я сам зарабатываю! — горделиво заявил Зариковский.
— Где?! Как?! Ты же ничего не умеешь! И ничего не хочешь и не можешь делать полезного.
— Я в карты удачно играю.
— Опять врешь. В карты ты играть не умеешь и на это прожить не можешь. Скажи уж просто — воруешь, хватаешь все, что плохо лежит.
— Это вас не касается.
— Зариковский, — спросила Даша, — а почему вы здесь остались?
Тот отвернулся и ответил нехотя:
— В Москве бы меня убили.
— За что?
— Долгов много было. Разным людям и в казино, и на ипподроме задолжал. Двадцать две тысячи долларов. Где мне их взять? За мной уже охотиться начали, я дома не ночевал.
— А что ж ты у Муратова не выклянчил эти деньги? — насмешливо спросил Греф. — Он бы тебе дал по старой дружбе, коль тебе нож к горлу приставили.
— Совестно было у Володи просить. Он мне и так много давал.
— Тебе — совестно?! — взвыл Греф. — Да ты и смысла этого слова давно не знаешь! Ладно, еще десять баксов за любую дополнительную информацию.
— Да нет у меня никакой информации! — отмахнулся Зариковский, но нахмурил узкий лоб, пытаясь что-либо вспомнить. — Хотя нет, есть. Я Володю в клубе «Барракуда» посетил. К нему там девочка из Германии пристроилась. Он перед ней прямо стелился. Подарков ей накупил. Ирина от него тоже не отставала.
— В каком смысле?
— Пока он был в «Барракуде», да и потом, она гуляла в компании из Питера. В своем номере не ночевала.
Сколько ты с нее содрал за молчание?! Ну?! Она ничего не дала. В лицо мне плюнула.
— Вот это похоже на правду. На дополнительное воз- награждение ты информации не набрал. Больше ничего не скажешь?
— Нечего больше говорить.
Греф вытащил из бумажника десять долларов, сунул их за воротник свитера Зариковского и поморщился:
— Ну и воняет от тебя, вшивого. Катись отсюда.
Когда Зариковский открыл дверь, Греф не смог отказать себе в удовольствии дать ему хорошего пинка. С чем Зариковский и вывалился в коридор. Греф спросил как ни в чем не бывало:
— А ты