кричать на Элоизу? Ругать её, как ребенка?

Нет. Ни за что, блять.

Был ли кто-нибудь рад за нее? Или все они просто дулись, потому что она не рассказала им? Что она сделала что-то без их предварительного одобрения?

Фостер рассказывал мне об Иденах. Он очень уважал семью Талии. Но им придётся немало потрудиться, чтобы заслужить моё уважение.

Не то чтобы это имело значение. Совсем скоро я стану просто мужчиной, который женился на Элоизе. Ошибкой. Парнем, который исчезнет после быстрого развода.

В конце концов, я стану никем. Далеким воспоминанием.

Моя вилка слишком сильно вонзилась в кусок курицы и заскрежетала по тарелке.

Пока я поглощал свою еду, Элоиза ковырялась в своей. Каждый глоток её сангрии выглядел болезненным, но она, казалось, была полна решимости допить её.

— Ты… ходил в кафе? — спросила она, тыкая вилкой в кусочек кабачка.

— Нет.

— Я хожу каждый день, — ещё один кусочек кабачка был нанизан на ее вилку, но она не поднесла его ко рту. — Вчера Лайла приготовила мои любимые тыквенные булочки. Всю неделю она не заставляла меня платить за кофе.

— И это плохо?

— Лайла всегда заставляет нас платить. Никто из нас не возражает. Мы хотим поддержать ее бизнес. Но она отказалась, когда я предложила. И она делает выпечку с тыквой только осенью.

Значит, Лайла тоже была зла. Или обижена. Или и то, и другое.

Элоиза отложила вилку.

— Фальшивый брак — это тяжело.

Я наколол на вилку ещё кусочек холодной курицы, снова сильнее, чем нужно. Ей обязательно нужно постоянно напоминать мне, что всё это фальшь? Я и так это всё знаю.

— Родители попросили меня приехать завтра вечером на ранчо на семейный ужин. Поэтому я испекла печенье. И сангрию, — она выпила немного, тяжело сглотнув. — Думаю, завтра я просто зайду в продуктовый магазин и куплю бутылку вина.

Я жевал, напрягая челюсть в ожидании, что она пригласит меня с собой.

Но Элоиза продолжила потягивать сангрию, не произнося ни слова. К тому времени, когда её бокал опустел, она перестала кривиться, а моя тарелка, в отличие от её, была пуста.

— Закончила? — спросил я, вставая.

Она кивнула.

Я убрал посуду, затем достал из кармана телефон и нашёл рецепт. Затем порылся в шкафах в поисках миски и миксера.

— Что ты делаешь? — спросила Элоиза, придя на кухню, чтобы наполнить свой бокал.

Я не ответил. Просто продолжил работать спокойно и умело, зная, что она сама догадается.

Когда я нажал кнопку на духовке, чтобы она начала разогреваться, мне стало понятно, что запах горелого вернется, но я понадеялся, что сахар и корица его вытеснят.

И пока я пек овсяное печенье с изюмом, чего не делал уже много лет, Элоиза стояла рядом с островком, наблюдая и попивая свой напиток.

Через тринадцать минут после того, как я поставил первую партию в духовку, они уже лежали на решетке и остывали, а последняя дюжина запекалась.

Теперь она не появится на ранчо с пустыми руками. Даже несмотря на то, что она не любит овсяное печение с изюмом.

— Ты невероятно сексуален на кухне, — сказала она. — И когда улыбаешься. Только вот улыбаешься ты редко. Почему?

Я поднял плечо, прислонившись к стойке. Может быть, просто не было повода для улыбки.

Она оттолкнулась от острова, заняв место рядом со мной.

— Я немного опьянела.

Всё, что приходило в её великолепную голову, вылетало из её красивого рта.

— Ты улыбнешься для меня?

Я улыбнулся.

Она поморщила нос.

— Это не настоящая улыбка. У тебя не появились морщинки у глаз.

— Морщинки?

Она отмахнулась, поднимая свой бокал. Но прежде чем она успела сделать ещё один глоток, я выхватил бокал у нее из рук и поднес ко рту.

Блять, сангрия была ужасна.

Она добавила слишком много апельсинового сока, или слишком много рома, или слишком много вина. Может быть, всего понемногу. Это было похоже на разбавленный кисло-сладкий соус.

— Плохо, да? — надулась она.

В ответ я одним глотком допил содержимое бокал.

— Джас, — прошептала она. Проклятье, как же мне нравилось, когда она называла меня Джасом. Её взгляд устремился к моим губам. — Я больше не хочу спать на диване.

Слава, блять, богу. Я поставил пустой стакан в раковину. Кувшин можно будет вылить в канализацию позже. До готовности печенья оставалась минута, но я всё равно достал его, оставил на плите и выключил духовку.

Затем взял Элоизу за руку и повел в ванную. Быстро повернув ручку, я включил душ.

— Повернись, — приказал я.

Она без колебаний повиновалась и встала лицом к зеркалу.

Я завел руку за голову и стянул с себя футболку. Затем снял с ног шорты и боксеры, а потом и ботинки. Мой член был твердым и пульсировал, желая прекрасную женщину, которая стояла и молча смотрела на наше отражение.

Когда я подошел к ней сзади, Элоиза вздрогнула всем телом. Я уткнулся носом в её волосы, вдыхая этот пьянящий аромат. В них тоже чувствовался запах сгоревшего печенья.

Одной рукой я взял её за подбородок и повернул её лицо так, чтобы она посмотрела на меня. Она попыталась развернуться, но я покачал головой, не давая ей этого сделать.

— Ты когда-нибудь смотрела на себя во время оргазма?

У неё перехватило дыхание.

— Нет.

— Смотри.

Отпустив её подбородок, я кивнул на зеркало, края которого уже запотевали от пара в душе.

Затем взялся за подол ее футболки и снял её. Следом за ней на пол упал спортивный бюстгальтер. Когда к ним присоединились штаны и трусики, моя рука обвилась вокруг её талии, скользнула по бедру, прежде чем опуститься ниже.

— Ты мокрая для меня, ангел? — спросил я.

Она кивнула, ее дыхание стало прерывистым, а веки сомкнулись в тот момент, когда я провел пальцем по ее киске.

— Чертовски мокрая, — пробормотал я, касаясь губами кожи её плеча. — Не закрывай глаза.

Ее голубые глаза распахнулись, встретившись с моими в зеркале.

— Смотри, какая ты восхитительная, когда кончаешь.

Я гладил её, медленно, ленивыми круговыми движениями перемещая влагу от ее влагалища к клитору. Мой член был твердым, как камень, и жаждал погрузиться в её влажную киску. Я ввел его между её ягодицами.

Элоиза хныкала, двигая бедрами о мой член.

Я обнял её другой рукой за талию, прижимая к себе, и стал ласкать её клитор, всё быстрее и быстрее. Её тело начало дрожать. Её рот открылся, дыхание стало тяжелым. И, как я и приказал, она не сводила глаз с нашего отражения.

— Блять, ты великолепна, — я скользнул средним пальцем внутрь, затем