— Почему ты разговариваешь со мной, Дама? — Я покачала головой. — Я не это имела в виду. Я просто хочу знать, почему ты уделяешь мне время. Наша история не слишком приятна.

— Почему ты всегда фокусируешься на плохом?

— Оглянись, Дама! — Я кивнула головой в сторону фотографий Винсента в передней части бального зала. По всему залу на мольбертах стояли десятки других. — Плохие вещи случаются! Люди в этом мире собираются вместе не потому, что случаются хорошие вещи. Мы здесь потому, что плохое имеет значение.

— Ты прикрывала меня во время противостояния между мной, Арианой и Бастиано. Ты прикрывала меня во время переговоров за круглым столом. Ты всегда прикрывала меня.

Если он продолжит, его логика сломает мой щит, и я снова стану уязвимой, а этого не должно произойти.

— Я не могу говорить с тобой об этом. Мне нужно пообщаться с людьми.

Он покачал головой.

— Нет, не нужно. Никто не хочет со мной разговаривать, а ты вышла из игры в мафию. Никто не ждет от тебя пустой болтовни. Ты показала свое лицо. Это все, что им нужно.

— Так что ты предлагаешь?

— Поговори со мной, принцесса.

— Рыцарь, — машинально поправила я. — Я не принцесса. Я рыцарь. И мы разговариваем.

— Нет, поговори со мной. Проведи со мной ночь.

— Это самонадеянно.

— Не так, и ты это знаешь. Проведи эту ночь, разговаривая со мной.

Я оглядела бальный зал, полный людей, которых я не знала и которые были мне безразличны. Затем я посмотрела на него. Единственного мужчину, которого я когда-либо любила.

Будь он проклят за то, что разрушил мои стены.

— Я не могу.

— Можешь, но не хочешь.

— Я не знаю, почему ты настаиваешь на этом!

— За последние три дня ты заступилась за меня перед агентом правоохранительных органов, а затем в комнате, полной боссов мафии. — Он наклонился вперед, и я почувствовала его дыхание на своем ухе, когда он заговорил в него. Оно струилось по моей коже. — Ты заботливая, смелая и крутая. И к концу этой поездки ты будешь моей.

Я быстро отодвинулась, когда он отступил, удивленная тем, как я отпрянула от его прикосновений. Я была в нескольких секундах от того, чтобы уйти, когда заметила, что у него на ладони мой телефон. Должно быть, он взял его, когда наклонился ко мне. Дежавю накрыло меня с головой.

— Телефон. — Я протянула ладонь. — Мой телефон, пожалуйста.

Он что-то набрал в моем телефоне, и я стала ломать голову, что бы такого найти в нем, но ничего не нашла.

— Тебе действительно стоит защитить телефон паролем. Ты же Витали, ради всего святого.

— Я школьный учитель, а не Витали.

— Пока твоя фамилия Витали, ты Витали.

— Я не собираюсь с тобой разговаривать. Верни мне мой телефон.

— Готово. — Он вернул телефон в мою ладонь. Наши пальцы соприкоснулись, и он позволил своей руке задержаться, пока я не отдернула свою. На его губах заиграла ухмылка, и он отсалютовал мне двумя пальцами. — Увидимся вечером, принцесса.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что этого не будет, но он уже ушел, а я не хотела повышать голос и привлекать к нам внимание. Вместо этого я села на отведенное мне место за главным столом в бальном зале.

Дамиан занял место напротив меня, Люси устроилась справа от меня, а Бастиано Романо — слева. То, как Дамиан смотрел на меня, заставило меня незаметно переводить взгляд со стола на стол, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь еще. Они были обученными членами мафии высшего уровня. Конечно, большинство из них заметили.

Что-то изменилось в Дамиане. Этот взгляд в его глазах. То, как они следили за каждым моим движением. Он снова хотел меня.

Но я покинула этот мир, и он не мог получить меня.

ГЛАВА 20

Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить.

Федор Достоевский

РЕНАТА ВИТАЛИ

Люси перевела взгляд с меня на Дамиана, ее улыбка была совсем не лукавой. Я проигнорировала ее и сосредоточилась на своей тарелке с ужином. Когда я снова взглянула на Дамиана, он, наконец, перестал смотреть на меня. Только вот разговаривал он с дочерью одного из лидеров Романо, что, пожалуй, было еще хуже, чем смотреть на меня.

Я пожалела, что он не занял место дальше за столом, и тогда мне удалось бы избежать мучительного желания, чтобы Дамиан перестал смотреть на меня и на любую другую женщину. Весь ужин я сосредоточилась на том, чтобы не смотреть на Дамиана, и он знал об этом, потому что его нога задевала мою ногу под столом каждый раз, когда я думала, что была неуловима в своем периферийном взгляде.

Я была благодарна, когда на импровизированной сцене начали собираться выступающие. Свет приглушили, и на трибуну поднялся первый оратор. Он рассказал историю о смерти своей сестры. Как Винс поселил свою маму в гостинице, пока она не сможет сама о себе позаботиться, оплатил похороны и слушал его, пока он рассказывал о сестре почти восемнадцать часов подряд.

Раскаяние пронзило мое сердце. Когда я отдалилась от семьи, я отдалилась и от Маман. Я не видела Винса восемь лет, и не проходило и секунды, чтобы я не скучала по нему. Слушать о том, каким замечательным человеком был Винсент, было больно. Я упустила восемь лет воспоминаний, и это было мое решение. Одно из многих плохих решений, которые я приняла за всю свою жизнь.

Я сглотнула эмоции и отодвинула стул. Дамиан вскинул бровь, но я проигнорировала его, пробираясь к сцене. Очередь из мужчин и женщин позволила мне пройти к авансцене, благодаря моей фамилии. Я была благодарна, потому что мне нужно было выступить, а я не могла заставить себя.

Поминальный банкет был праздником жизни усопшего. Микрофон оставался открытым, и каждый мог поделиться хорошими воспоминаниями о Винсенте. Я не могла говорить о воспоминаниях, связанных с отношениями моей мамы с Винсентом, но я бы рассказала все, что могла.

Мои глаза дико моргали, приспосабливаясь к свету прожекторов. Я прочистила горло и позволила себе несколько минут уязвимости при имени Винса.

— Мне было восемь лет, когда я познакомилась с Винсентом Романо. Мой английский был в лучшем случае ужасен, я