небесное внутри», а первопроходцы научной революции начали проверять физическое небо над своей головой. Для того чтобы усилить и улучшить процесс наблюдений за небесной твердью, они разработали свой собственный вид «самадхи». Им стал телескоп, который изобрели голландцы и который впоследствии в 1609 году усовершенствовал Галилей. Первый инструмент позволил ему наблюдать за небесными телами с восьмикратным увеличением; тем не менее он продолжал совершенствовать свои телескопы, пока они не получили способность к двадцатикратному увеличению. Изобрести подобные инструменты было непросто, и даже после их создания Галилею из-за дрожи в руках и биения сердца было сложно добиться их устойчивости. Кроме того, ему регулярно приходилось протирать линзы тканью — в противном случае они запотевали из-за его дыхания, из-за влажного воздуха или тумана или даже из-за пара, который исходил от глаз, особенно в теплую погоду[136]. Тем не менее Галилей преодолел эти препятствия и стал наблюдать за ночным небом с невиданными прежде уровнем ясности и точности, что привело к ряду новых открытий.

Развитие астрономической науки со времен Галилея шло рука об руку с созданием все более мощных телескопов. В 2003 и 2004 годах космический телескоп «Хаббл» использовали для создания снимков с выдержкой в миллион секунд; для этого телескопу пришлось четыреста раз облететь вокруг Земли. Это погружение в глубокий космос показало первые галактики, которые проявились из так называемых темных веков Вселенной — из периода времени вскоре после Большого взрыва. «Хаббл» направили на участок пространства, который телескопам на Земле казался почти пустым. Однако благодаря долгой выдержке на участке неба размером с десятую часть диаметра Луны ученые смогли увидеть почти десять тысяч галактик!

Это необычайное продвижение в науке и технологиях показало: человеческому уму присуща поразительная способность изучать внешний мир природы — физическую Вселенную. Но для изучения внутреннего мира природы, то есть ума, нужно построить и усовершенствовать внутренний телескоп самадхи. Использование мощно очищенного, устойчивого и сосредоточенного внимания ни в коей мере не ограничивается только созерцательными традициями Индии — хотя самые ранние и выдающиеся открытия в этой сфере, судя по всему, сделали именно они.

Ранние христианские созерцатели, безусловно, признавали насущность успокоения ума и сосредоточения внимания, а также добились в этом вопросе определенного продвижения. Так, святой Августин (354–430 гг.) описывал свой опыт сфокусированного внимания как состояние между сном и смертью: «душа отрешается от всех телесных чувств гораздо полнее, чем во сне, но меньше, чем при смерти»[137]. О созерцательном состоянии, которое возникает, когда мы оборачиваем ведение на него само, он писал: «Это то, что пророк называет нашим „я“ до нашего рождения, предвечно ведомым Богу: „Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя“(Иеремия 1:5)». Августин, подвергшийся мощному влиянию писаний Платона, был убежден: подлинного счастья не достичь посредством преходящего объединения души с «неизменным светом» разума Божьего. Вместо этого душу нужно каким-то образом полностью и необратимо вознести над царством перемен. Как уже упоминалось, несмотря на длительную преданность Августина духовной практике, к концу жизни он заключил: мы начинаем созерцание в этой жизни, но довести его до совершенства сможем только посредством смерти, которую некоторые христианские созерцатели рассматривают в качестве наивысшего духовного переживания. В этом состоит фундаментальное различие между христианскими и буддийскими представлениями о потенциале созерцательной практики. Буддисты всегда заключали, что высочайшие состояния реализации можно обрести в этой же жизни — и это приведет к постоянному очищению и умственной свободе.

Вера в то, что полностью освободить ум можно только благодаря смерти, чужда созерцательным традициям Индии, где развитие самадхи началось на много веков раньше и, судя по всему, достигло более высоких уровней тонкости и устойчивости. Задолго до времен Будды индийские созерцатели предположительно могли находиться в глубочайших состояниях самадхи часами и даже несколько дней подряд. В одном случае, когда Будду спросили о различиях между его учениями и доктриной более ранних созерцателей, он ответил, что его предшественники не понимали практику самадхи в полной мере[138]. Именно на это он, вероятнее всего, указывал, когда в другом учении заявил, что «пробудился к медитативной стабилизации» (дхьяне). Речь шла не о том, что он первым достиг подобного продвинутого состояния самадхи, а о том, что он первым полностью понял как преимущества, так и ограничения подобного опыта[139].

Подлинное самадхи, в соответствии с учениями Будды, представляет собой мощно сосредоточенное состояние осознавания, в рамках которого все наши умственные способности объединены и направлены на один конкретный объект. Санскритское существительное «самадхи» связано с глаголом, который означает «скапливать» или «собирать» — например, хворост для костра. Таким образом, самадхи буквально означает, что мы «собираем» себя, то есть достигаем собранности или объединения ума[140]. Будда снова и снова подчеркивал значимость развития подобного контроля над умом; благодаря ему мы сможем думать только то, что захотим, и будем властвовать над умом (вместо того чтобы он властвовал над нами). Так мы учимся укрощать блуждающий ум, что сравнивается с обузданием перевозбужденного слона[141].

Буддисты в целом говорят о четырех стадиях медитативной стабилизации, каждая из которых будет более тонкой, чем предшествующая. Многие буддисты тхеравады верят, что первая, самая базовая форма стабилизации предоставляет подходящую основу для достижения высочайших состояний созерцательного прозрения (випашьяны), полностью и необратимо освобождающего ум от всех омрачающих склонностей. По словам автора тхеравадинских комментариев Буддагхоши (V в.), когда мы достигаем первой стадии стабилизации, самадхи можно поддерживать «всю ночь и весь день — так же как здоровый человек, встав с сидения, может весь день простоять»[142]. Когда ум находится в подобном состоянии погружения, а физические чувства полностью отключены, практикующий все равно при желании может использовать дискурсивное мышление и логические рассуждения. Тем не менее ум больше не извергает одну невольную мысль за другой, не поддается бесконтрольному самоотождествлению с ними и не впадает в отвлечения.

После своего просветления Будда рассказал о собственных затруднениях в деле достижения первой стабилизации; при этом он обращался к группе монахов, которые, очевидно, переживали сходные трудности. Даже одному из наиболее выдающихся последователей, которого звали Моггаллана, для достижения этого уровня самадхи потребовалась помощь Будды[143]. Возможно, самое важное следствие достижения первой медитативной стабилизации состоит в том, что она освобождает нас от пяти помех: (1) чувственного страстного желания, (2) злобы, (3) вялости и притупленности, (4) возбужденности и тревоги, а также (5) сомнений. Первая степень самадхи временно устраняет эти помехи на время медитации, хотя необратимое их очищение происходит только при последующем достижении созерцательного прозрения. Когда достигнута первая стабилизация, этим состояниям