— А все люди работают за прокорм, просто у разных людей прокорм этот разный. Одни — руками работают, другие — как инженеры наши да ученые — головой, а иные — вроде тебя — языком. Но чтобы работа языком нам на пользу шла, нужно, чтобы голова поперед языка была: затем я вас учиться и заставляю. А то много в твоей голове мусора еще, иной раз такое с языка у тебя срывается… Но это пустяки, главное, что ты усвоить должен, что сытый и довольный мужик работает лучше голодного и злого. А наша работа — сделать мужика сытым и довольным. Загвоздка в том, что мужик неученый просто не знает, как ему проще стать сытым и довольным, а мы…

— А мы знаем!

— Как был дураком, так пока им и остался. Мы не знаем, как сделать его довольным, мы пока догадываемся как сделать его сытым. А про довольство его… мы знаем разве что немного. И вот пока мы это немногое ему предоставить и должны. Заставляя его, мужика необразованного, работать за еду — потому что сам он и этого не сделает!

— Это как же?

— Это так же. Ну сам подумай: откуда мужик узнает, что с трактором он вспашет и засеет не пять-шесть десятин, а сто и даже двести? Он же ведь еще и слова такого не слышал: «трактор»! А вот мы его заставим пахать и сеять, косить и жать с трактором — он тогда об этом узнает, а потом думать будет что всегда об этом знал. Но тут опять задачка непростая: обучили мы полторы тысячи солдат с трактором управляться, тракторов купили тысячу…

— Семь с половиной сотен, что-то твой американец не спешит обязательство исполнить.

— Значит, не может, но семь с половиной сотен тракторов у нас есть. И земля под пахоту есть…

— А что ты не велел тракторами наделы мужиков пахать?

— Ух и дремуч ты. Мужик глуп и жаден, мы его надел вспашем и засеем, а осенью он скажет «моя земелька, значит и урожай мой». Поэтому пахать мы будем казенные земли, и урожай будет казенным. Но большой урожай, а мужик останется с малым. К тому же, если казенного урожая нам для городов хватит, он его и не продаст, как он желает, втридорога. И вот тут твоя работа начнется, языком поработать. Объяснить мужику, что уж лучше часть с земли казенной получить, нежели со своим скудным урожаем зубы на полку класть и в рубище щеголять. Хорошо объяснить, чтобы он сам пришел и сказал: забирайте мою земличку, я лучше на казенной меньше поработаю и получу больше.

— Это почему меньше поработает?

— Ты каким местом слушал? Мужик на тракторе в посевную вспашет и засеет двести десятин. Даже если в урожае мы не выиграем, то всяко соберем силами одного мужика в тридцать раз больше. И даже если ему десять процентов за работу отдадим…

— В тридцать раз! Это какие же закрома строить придется!

— Учись, неуч. Ты должен был спросить сперва «а где столько земли-то взять», а потом, подумав, иной вопрос задать: «а куда ненужных мужиков денем». Так вот, мужиков будет у нас лишку, а рабочих, наоборот, нехватка. И нужно будет ненужных мужиков обучить, чтобы сделать из них нужных нам и стране рабочих. Чтобы трактора в Америке на покупать, а самим выделывать.

— А ежели мужик учиться не пожелает?

— Никто его заставлять не будет. Не хочет жить сыто и счастливо — пусть подыхает с голоду. Но в который раз повторю: подыхать мужик хочет еще меньше. А вот зажить как барин каждый возжелает, если увидит, что не очень-то это и трудно. Ты вот понял, с чего я денег выделил этому профессору на выделку ватеркозетов?

— Ну, оно в тепле…

— Значит так: пока экзамен за гимназию не сдашь, с вопросами дурацкими ко мне не лезь. Профессор этот, хоть и об удобстве задницы своей вроде думал, на самом деле думал о том, как людям жизнь посчастливее сделать. Сам-то он не бросил все, сейчас в Мангазае с полей не вылезает, за урожай болеет. При том, что урожай этот с десятка тысяч десятин ему за жизнь не сожрать, но он понимает, что ходить сытым в толпе голодных — это плохо. И, как может, старается сделать хорошо всей толпе. А теплый сортир — это тоже часть хорошей жизни. И заметь, для себя он мог ватерклозет и у американцев купить, так нет: снова обо всех вокруг решил озаботиться. Не обо всех конечно, но о таких же, как он…

Разговор этот состоялся в середине апреля, а в начале мая Михаил Степанович Матиясевич лично приехал в Верхнеудинск. Приехал, чтобы задать один простой вопрос, причем задать его не по телеграфу. Приехал, задал, получил ответ и уехал. Не по своей воле приехал, вопрос задал не свой — а потому его, кроме ответа, ничто и не интересовало особо — так что он не узнал, что третьего мая пятнадцать тысяч неплохо вооруженных, отлично экипированных и очень сильно мотивированных мужчин перешли границу возле Троицкосавска. А еще почти десять тысяч таких же вступили на прилегающую территорию возле Даурии.

Полковник Малинин все же был профессионалом, о подготовке похода так никто из зарубежных наблюдателей не догадался. И даже когда две больших, по местным меркам, армии перешли границу, об этом не узнал. А раз не узнал, то и не подготовился к такому внезапному мероприятию, поэтому китайцев из Урги спокойно выгнали уже восьмого числа. А десятого — сразу после того как гонцы сообщили, что столица Монголии свободна и освобождение остальной территории государства, руководителем которого является Наранбаатар-хаан, продвигается более чем успешно, в Верхнеудинск приехал высокий московский гость. Народный комиссар по делам национальностей…

Глава 9

Гость из Москвы приехал из Иркутска на поезде, специально сформированном в Верхнеудинске. От прочих поездов он отличался тем, что вагонов в нем было всего семь, а первый и последний были вообще бронированным, с пулеметами, торчащими из амбразур. А еще четыре были «бронированными»: так называли вагоны, кузова которых были сделаны их двухлинейной стали. Старые вагоны, но вполне для поездок по железным дорогам пригодные, а что до «бронирования», то пуля из винтовки стенку не пробивала на расстоянии больше ста метров, да и при стрельбе с более близкого расстояния