– Ах, ты ничем не можешь мне помочь! – сказал Альфред, успокоившись немного.

Но Клейбер не отставал, и, в конце концов, исповедь перед этой доброй душой показалась Ладиделю избавлением. Они сели друг против друга, Ладидель отвернул лицо от света и начал: «Помнишь тот вечер, когда я в первый раз пошел с тобой к твоей невесте…» И все рассказал, про любовь свою к Марте, про маленькое недоразумение и размолвку, и как ему больно было от этого. Затем заговорил про состязание стрелков, свою тоску и одиночество, про танцевальную площадку и Фанни, и ста марках, и как не воспользовался ими, и, наконец, про вчерашний разговор с нотариусом и настоящее свое положение. Он сознался также в том, что у него духу не хватает явиться к отцу, что написал ему письмо и теперь с ужасом ждет дальнейших событий.

Фриц Клейбер молча и внимательно слушал, подавленный и взволнованный до глубины души. Когда Ладидель замолк и слово было за ним, он тихо и робко сказал:

– Мне жалко тебя.

И хотя сам ни разу в своей жизни чужого гроша не истратил, добавил:

– Это со всяким может случиться, и потом ты ведь вернул деньги. Что же я могу сказать? Суть вся в том, за что тебе сейчас взяться.

– Да, если бы я знал! Я хотел бы умереть…

– Не говори этого! – с ужасом воскликнул Фриц. – Неужели ты ничего не придумал?

– Ничего. В каменотесы разве пойти.

– В этом надобности нет. Если бы я знал, что ты не обидишься…

– Тогда…

– Я бы тебе предложил что-то… Я боюсь только, что это глупость с моей стороны и ты обидишься…

– Полно… Конечно, нет… Я даже представить себе не могу, что ты можешь мне предложить…

– Вот что… Мне кажется… Ты интересовался одно время моим делом и даже не без удовольствия вникал в него. У тебя большие к этой работе способности, ты чуть ли не лучше моего стал его понимать. У тебя ловкие руки и хороший вкус. Вот я и хотел тебе предложить… Пока ты не найдешь чего-нибудь лучшего, не попробуешь ли наше ремесло?

Ладидель быль поражен; об этом он никогда не думал. Профессия парикмахера никогда не казалась ему постыдной, но не совсем благородной. С прежней высоты, однако, он спустился и никакого права не имел пренебрегать каким бы то ни было честным трудом. Это он сознавал. И то, что Фриц возносил его талант, было ему приятно. Подумав немного, он сказал:

– Это вовсе бы не худо было. Но видишь ли… Я ведь уже взрослый человек и привык уже к известному положению. Мне тяжело было бы поступать вновь в ученье к какому-нибудь хозяину…

Фриц кивнул головой.

– Конечно. Но я тебе этого и не предлагаю…

– Как же иначе?

– Ты мог бы поучиться у меня кой-чему, чего еще не знаешь. Либо подождем, пока я свое дело открою. Ждать придется недолго. Но ты теперь уже можешь ходить ко мне. Хозяин мой с удовольствием возьмет помощника, такого ловкого да еще без жалованья. Освоишься с работой, а когда я свою парикмахерскую открою, тогда поступишь ко мне. Тебе нелегко, быть может, будет привыкнуть к этому, но когда имеешь дело с вежливыми, порядочными людьми, то это вовсе не плохое занятие.

Ладидель слушал с приятным удивлением и чувствовать всем сердцем, что решается его судьба. Если переход от нотариуса к парикмахеру и был шагом назад, то, вместе с тем, он впервые в своей жизни испытывал внутреннее удовлетворение человека, нашедшего истинное свое призвание и предопределенный ему судьбою путь.

– Слушай, да это великолепно! – радостно воскликнул он и протянул Клейберу руку. – Теперь мне опять легче стало на сердце. Старик мой заартачится, пожалуй, но, в конце концов, сдастся. Вот что, быть может, и ты поговоришь с ним.

– Если ты полагаешь, что… – скромно сказал Фриц.

Ладидель в таком восторге был от своего грядущего призвания, загорелся таким рвением, что хотел сейчас же попробовать. И Клейберу волей-неволей пришлось сесть и Ладидель побрил его, вымыл ему голову и завил волосы. И все прошло превосходно. Фриц сделал ему лишь одно-два незначительных замечания. Ладидель предложил ему папирос, вскипятил воду на спиртовой машинке, заварил чай, болтал, и не мало удивил своего друга столь быстрым исцелением от своей скорби. Фриц не мог так скоро перейти в другое настроение, но оживление Ладиделя увлекло и его. А этот не прочь был и гитару взять, как в прежние счастливые времена, и запеть свои веселые песенки. Его удерживал лишь вид письма, которое все еще лежало на столе, и после ухода Клейбера, долго еще, до поздней ночи, томило его. Он перечитывал его, все был недоволен им и, наконец, решил, что поедет домой и лично покается во всем отцу. Он нашел в себе теперь отвагу на это, зная, что у него есть выход из беды, и что его ждет новое счастье.

Глава шестая

Ладидель вернулся от своего отца в менее приподнятом настроении, но цель его поездки была достигнута он поступил на полгода в качестве ученика к хозяину Клейбера.

На первых порах положение его казалось ему значительно хуже прежнего, так как он ничего не зарабатывал, а ежемесячные денежные поступления из дома тоже порядочно сократились. Он должен был отказаться от своей хорошенькой комнаты и снять другую, поскромнее, пришлось также расстаться с некоторыми привычками, не вязавшимися с его новым положением. Только гитара осталась у него и облегчала ему многие тяжелые минуты. Вместе с тем он мог теперь без стеснения тешить свою склонность к тщательному уходу за своими волосами, усами, руками, ногтями. Вскоре после того, как он поступил в парикмахерскую, он придумал себе прическу, вызвавшую всеобщий восторг, а различные щетки, крема и пудры, значительно улучшили состояние его кожи. Но, что больше всего радовало его и примиряло с переменой положения, это было удовлетворение, которое он находил в новом призвании, и внутренняя уверенность, что он занимается теперь делом, отвечающим его способностям, в котором он может добиться известных успехов.

Вначале ему поручали, конечно, самую простую работу. Он стриг мальчиков, брил рабочих, чистил гребни и щетки. Но своей ловкостью в плетении искусственных кос расположил к себе хозяина и вскоре дождался дня, когда ему поручили побрить хорошо одетого, весьма пристойного на вид господина. Он остался доволен им, даже на чай дал и с этого дня Ладидель стал подниматься все выше и выше. Один только раз он резнул по