Когда Адель спустилась к Кампардонам на кухню, он слегка приободрился и завершил свой туалет, воспользовавшись помадой для волос и гребешком Жюли. Октав сказал, зачем он шел на чердак, и Трюбло объявил, что проводит его: он тут знает все ходы и выходы. Шагая мимо дверей, он бесцеремонно называл имена обитателей этой части коридора: после Адель – Лиза, горничная Кампардонов, развеселая девица, которая развлекается где-то на стороне; дальше – Виктория, их же кухарка, унылая семидесятилетняя толстуха, единственная, не удостоившаяся его внимания; и, наконец, Франсуаза, только накануне принятая на службу к мадам Валери; возможно, ее сундучок простоит в каморке какие-нибудь сутки, за убогой кроватью, через которую проходили такие полчища девиц, что Трюбло всегда приходилось проверять, которая из служанок нынче к его услугам, перед тем как нырнуть к ней под одеяло; далее – вполне пристойная супружеская пара на службе у жильцов со второго этажа; затем их кучер, о котором Трюбло отозвался с завистью красивого самца, подозревая, что тот бесшумно крадется от двери к двери, делая свое черное дело; а в самом конце коридора – Клеманс, горничная госпожи Дюверье, которую дворецкий Ипполит, ее сосед, навещает каждый вечер с пунктуальностью законного мужа; и, наконец, малышка Луиза, пятнадцатилетняя сиротка, взятая на испытание госпожой Жюзер, – если у девчонки чуткий сон, то она, верно, много чего наслушается тут по ночам!

– Прошу вас, мой милый, не запирайте дверь чердака, окажите мне такую услугу, – сказал он Октаву, после того как помог ему собрать книги, лежавшие в чемодане. – Понимаете, когда чердак открыт, всегда можно затаиться тут и ждать.

Октав согласился обмануть доверие консьержа и вернулся в каморку Жюли вместе с Трюбло, который забыл там свое пальто. Потом тот начал разыскивать перчатки и, не находя их, перетряхнул все юбки, расшвырял одеяла и поднял такую пыль, что его напарник, чуть не задохнувшись от едкого запаха несвежего белья, вынужден был отворить окно. Оно выходило в узкий внутренний двор, как и окна всех кухонь этого дома. Октав поднял голову, стараясь не вдыхать влажные, жирные испарения со дна этого смрадного колодца, но внезапный взрыв голосов заставил его нырнуть обратно в комнату.

– Легкая утренняя перебранка, – объяснил Трюбло, стоявший на четвереньках под кроватью: он все еще искал свои перчатки. – Вы только прислушайтесь!

Это была Лиза; облокотившись на подоконник кухни Кампардонов, она высунулась наружу, чтобы расспросить Жюли, находившуюся двумя этажами ниже:

– Ну как, на этот раз выгорело дело?

– Похоже на то, – отвечала Жюли, задрав голову. – Я вам так скажу: она ему только что в штаны не залезла, а все остальное проделала… Ипполит такого навидался там, в гостиной, что его аж замутило.

– А что было бы, если бы мы с вами позволили себе хоть малую часть таких гадостей! – воскликнула Лиза.

Но тут же отошла вглубь кухни, чтобы выпить чашку бульона, которую принесла ей Виктория. Эти две отлично ладили между собой: горничная покрывала пьянство кухарки, а та помогала ей незаметно выбираться из дому, куда Лиза возвращалась в полном изнеможении, с запавшими глазами, еле держась на ногах.

– Эх, милые мои, какие же вы еще зеленые! – воскликнула Виктория, высунувшись в свой черед из окна рядом с Лизой. – Вот насмотритесь с мое!.. У старика Кампардона была племянница, уж такая воспитанная девица, дальше некуда, – так она подглядывала за мужчинами в замочную скважину!

– Ну и ну! – пробормотала Жюли с возмущением благопристойной женщины. – Будь я на месте этой кривляки с четвертого этажа, я бы отхлестала этого господина Огюста по щекам, кабы он посмел дать волю рукам при всех, в гостиной!.. Ну и фрукт!

При этих словах из кухни мадам Жюзер донесся пронзительный смех. Лиза, стоявшая в окне напротив, вгляделась и заметила там Луизу; пятнадцатилетняя, рано созревшая девчонка с жадным удовольствием подслушивала болтавших служанок.

– Эта поганка с утра до вечера шпионит за нами! – крикнула она. – Ну кто придумал такое – навязать нам эту сопливку?! Скоро и поболтать будет нельзя…

Она не договорила: стук чьего-то внезапно отворенного окна заставил ее скрыться. Наступила мертвая тишина. Однако болтовня вскоре началась снова. Эй, что там?.. Кто там?.. Они решили, что их подслушивала Валери или госпожа Жоссеран.

– Да нет, все тихо! – успокоила их Лиза. – Наши барыни сейчас полощутся в своих тазах. Слишком уж дорожат своими драгоценными телесами, чтобы нас подслушивать… Только в это время и удается передохнуть…

– А у вас там что творится – все то же самое? – спросила Жюли, чистившая морковь.

– Да все то же, – ответила Виктория. – Дохлый номер, мадам запечатана намертво.

Обе ее товарки злорадно хихикнули, довольные этим словцом, безжалостно разоблачавшим одну из их хозяек.

– А как ваш простофиля-архитектор, он-то что делает?

– Как «что»? Кузину распечатывает, черт подери!

И они злорадно захохотали, как вдруг увидели в окне квартиры Валери новую служанку – Франсуазу. Это она всполошила их, растворив окно. Разговор начался с учтивых приветствий:

– Ах, это вы, мадемуазель?

– Ну да, я самая, сударыня. Вот пытаюсь как-то приспособиться, но здешняя кухня выглядит отвратительно!

На новенькую тут же посыпались пугающие советы:

– Коли хотите тут задержаться, наберитесь терпения! У девушки, что служила до вас, все руки были в кровь расцарапаны ребенком хозяйки, а та гоняла ее с утра до вечера; бедняжка плакала горькими слезами, нам даже отсюда было слыхать!

– Ах вот как, – ответила Франсуаза. – Ну, со мной у нее это не пройдет. Спасибо, что предупредили, мадемуазель.

– А где она сейчас-то, ваша хозяйка? – с любопытством спросила Виктория.

– Ушла на обед к какой-то даме.

Лиза и Жюли, вытянув шеи, обменялись понимающим взглядом. Уж им ли не знать, что это за дама и что там за обеды: головка книзу, ножки кверху! Ну надо же – так бесстыдно врать! Эти девицы не сочувствовали ее супругу – он, конечно, еще и не такое заслужил, – но когда жена развратничает не хуже супруга, это же позор всему роду людскому!

– Ага, вот и наша неряха пожаловала! – прервала их Лиза, обнаружив служанку Жоссеранов в окне над собой, этажом выше.

И тут же в этой дыре, темной и вонючей, как выгребная яма, излилась потоком громкая площадная ругань. Все служанки, высунувшись из окон, яростно честили Адель, эту грязную, неуклюжую тварь, на которой вымещал злобу весь их двор.

– Нет, ну надо же – она помылась, это даже издали видать!

– Только посмей еще раз вывалить во двор рыбьи потроха, я их соберу, поднимусь к вам и харю тебе ими начищу!

– Эй ты, святоша паршивая, иди теперь, жуй тело Христово!..

– Да нет, вы ж не знаете: она эти облатки сует за щеку, чтоб кормиться ими всю неделю!

Ошалевшая Адель смотрела на своих товарок сверху, высунувшись по пояс из окна.

И наконец подала голос:

– Эй, вы, оставьте меня в покое! А не то я вас помоями оболью!

Однако крики и хохот зазвучали еще громче:

– Говорят, ты вчера вечером свою молодую хозяйку замуж пристроила? Ну, признавайся, – небось, ты-то ее и обучаешь мужиков охмурять?

– Эх ты, курица бестолковая! Сидишь в ихней норе, где хозяева сами не едят и слуг морят голодом! Вот что меня больше всего злит!.. Дура ты, дура, да пошли ты их подальше!

На глазах у Адель выступили слезы.

– У вас на уме одни только мерзости, – пробормотала она. – Чем я виновата, что сижу голодная?!

Голоса звучали все громче, вот уже и Лиза начала перебранку с Франсуазой, которая взяла сторону Адель, как вдруг та, забыв об оскорблениях и инстинктивно приняв сторону своих товарок, крикнула:

– Тише! Вот мадам!..

Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Все служанки торопливо нырнули в свои кухни, и теперь из темного колодца узкого двора поднималась только вонь немытых раковин, такая же тошнотворная, как тайные пороки господских семей, разоблаченные