Шрифт:
Закладка:
Профессиональные контакты были значительно подкреплены личными связями, большинство из которых в какой-то момент вернулись к Чарльзу Крейну. Президент Вильсон часто обращался к нему, чтобы посоветоваться по поводу России, и даже пытался назначить его послом в Санкт-Петербурге[143]. Ричард Крейн, сын филантропа, служил личным секретарем госсекретаря Роберта Лансинга. Кроме того, Крейн-старший поощрял вмешательство Сэмюэля Харпера в политические дебаты, помогая ученому преодолеть некоторую неуверенность. Как проницательно заметил Джордж Фрост Кеннан, Харпер разрывался между страхом быть исключенным из политических дебатов и страхом быть «полностью включенным» [Kennan 1956–1958, 2: 331]. Но его работы о России широко распространялись на всех уровнях государственной службы, от Вильсона и Лансинга до друзей и знакомых в России, таких как посол Дэвид Фрэнсис и торговый атташе У. Чапин Хантингтон. Президент Вильсон дополнил обширные контакты Крейна, поддерживая связь с его бывшими студентами, среди которых были писатель Эрнест Пул и социолог Эдвард Олсворд Росс. Аналогичным образом Артур Буллард и Уильям Инглиш Уоллинг установили связь с Вильсоном через старшего советника, полковника Эдварда Хауса [Strakhovsky 1961: 22].
В то время как идеи этих экспертов циркулировали в самых верхних правительственных кругах, на более низких уровнях другие исследования терпели неудачу. Группа ученых «The Inquiry» была организована для сбора материала и выработки рекомендаций относительно возможного мирного урегулирования, что предоставило многим ученым опыт прикладных исследований – ни одно из которых не оказало никакого влияния на политику в отношении России. Восточноевропейский отдел «The Inquiry» возглавил Арчибальд Кэри Кулидж из Гарварда, который пригласил многих своих нынешних и бывших студентов к нему присоединиться. В штат Кулиджа входил В. Г. Симхович, а также молодые американисты, такие как Сэмюэль Элиот Морисон и Р. Б. Диксон. Эта группа стала известна как своими позднейшими научными достижениями, так и отсутствием конкретных знаний по заданным темам. Надежно изолированные от основных политических дебатов по России, исследователи в «The Inquiry» взялись за свою работу с большой серьезностью, хотя и не добились большого результата[144].
В 1917 году почти все эти эксперты выразили энтузиазм по поводу конца династии Романовых по причинам, связанным как с продолжением войны, так и с перспективами России. Надеясь, что новое правительство усилит военную активность России, президент Вильсон и его советники высоко оценили заявления Временного правительства о том, что новая Россия продолжит борьбу против Германии. Демократическая Россия, по их мнению, будет более прогрессивной и более эффективной, чем ее предшественница. Самодержавная Россия с позором закончила свое существование в феврале 1917 года, когда царь Николай II не смог подавить растущие протесты в Петрограде. Сельские районы оказывали мало помощи; независимо от того, находились ли они под влиянием агитаторов из числа эсеров или действовали самостоятельно, крестьяне проявляли больше интереса к захвату земли, чем к поддержке правительства. Американские наблюдатели радовались, что пала одна из последних монархий, а к власти пришли либералы, исповедующие высшие идеалы демократии. Журналист Джордж Кеннан, лично знакомый со многими членами нового правительства, высоко оценил революцию как «неоспоримое благословение» [Kennan 1917: 546–547]. Даже суровый президент Вильсон, политолог, пошутил, что Временное правительство (первоначально его возглавлял юрист и реформатор князь Г. Е. Львов) обязано быть достойным – его лидер, в конце концов, профессор [Cronon 1963: 119–120].
Восхищаясь Временным правительством, американские эксперты и политики продолжали полагаться на представления о русском инстинкте. Они быстро перешли от сетования по поводу деспотических инстинктов русских к восхвалению их демократических инстинктов. Не беспокоясь о противоречиях, американские наблюдатели относили политическую ситуацию в России к врожденным склонностям, а не сознательным устремлениям, тем самым подкрепляя утверждение о том, что русские неспособны рационально мыслить. Это позволило им адаптироваться к резко изменившимся политическим обстоятельствам, когда Временное правительство пошатнулось и рухнуло.
Например, Сэмюэль Харпер еще в эпоху реакции после 1905 года все так же надеялся на либеральную Россию, возлагая все надежды на будущее России на демократические инстинкты ее народа [Harper 1907a: 1116][145]. После отречения царя Харпер активизировал свои связи в политическом секторе, чтобы поддержать президента Вильсона в признании нового российского правительства. В этом плане Харпера порадовало хорошо известное военное обращение Вильсона к Конгрессу в апреле 1917 года. Словно позаимствовав фразы Харпера, президент прославил демократию как «естественный инстинкт» русских, который пережил навязывание иностранного самодержавия. И Вильсон, и Харпер надеялись, что этот недавно освобожденный демократический дух усилит военные действия против немецкого самодержавия. В своем обращении о вступлении в войну Вильсон приветствовал «великий, щедрый русский народ во всем его величии и мощи» как составную часть военных сил. С самого начала участия Америки в европейской войне Вильсон объявил о союзе с русскими, основанном как на снисхождении, так и на общих интересах[146].
Вскоре после вступления Америки в войну Вильсон, желая поддержать новую Россию – и надеясь на то, что она не выйдет из антигерманского союза, – направил туда независимую экспертную миссию. Состав миссии прекрасно демонстрирует заинтересованность Белого дома в либеральной России. Элиу Рут, известный юрист с Уолл-стрит и бывший госсекретарь, сразу без возражений стал фаворитом на пост председателя. Советник президента полковник Хаус высказал идею, что в миссию должны войти еврей, бизнесмен, профсоюзный лидер и работник системы образования. Когда в этот список пожеланий был добавлен социалист, то были также предложены Уильям Инглиш Уоллинг и Артур Буллард. В конце концов одобрение получил журналист Чарльз Эдвард Рассел, так как Уоллинг отказался. Чарльз Крейн принял приглашение присоединиться к миссии, а затем также занялся включением в состав Харпера. После того как Лансинг поставил под сомнение пригодность начинающего ученого для такой важной группы, Харпер присоединился к миссии в неофициальном качестве. Также рассматривали кандидатуру Джорджа Кеннана, но в конечном счете он был признан непригодным для путешествий в возрасте 72 лет. Миссия по главе с Рутом объединила разные поколения американских наблюдателей за Россией, обладающих широким спектром специальностей и знаний[147].
Президент Вильсон сообщил новому российскому премьер-министру князю Львову, что миссия во главе с Рутом прибудет в Россию в июне 1917 года, чтобы продемонстрировать солидарность и изучить возможности американской помощи. По прибытии миссия встретилась со своим переводчиком Фрэнком Голдером, студентом Кулиджа, который проводил исследования в России, когда началась война. Работа миссии началась с пустых фраз, подобающих протокольным мероприятиям. Рут описал элементы русского национального характера, которые сделают Россию желанным дополнением в рядах демократических стран. Некоторые из этих характеристик (доброта и «благородный идеализм», например) хорошо соответствовали взглядам на Россию других комментаторов, в то время как другие (такие как самообладание и мужество) редко встречались в работах американских экспертов по России – или, если на то пошло, в других работах самого Рута. Председатель миссии завершил выступление развернутой цитатой из военного обращения Вильсона, также ссылаясь на демократические инстинкты русских[148].
Личная переписка Рута, однако, раскрыла другой взгляд на Россию. «Пожалуйста, передайте президенту, – сообщил пожилой государственный деятель, откровенно обращаясь к госсекретарю Лансингу, – что мы обнаружили здесь целый класс малолетних детей в числе 170 миллионов человек по искусству быть свободным, и их нужно снабдить материалами для подготовки к этой школе; они искренние, добрые, хорошие люди, но растерянные и ошеломленные». Рут и члены его миссии лоббировали в Белом
