* * *

Сквозь узкие стрельчатые окна, способные послужить бойницами на случай осады, в комнату понемногу вползал поздний осенний рассвет. Дрова в камине прогорели еще ночью, нисколько не отдав тепла толстым стенам башни. От стен тянуло стылым холодом, сильно пахло дымом, сыростью и нечистотами.

Пахло ли страхом? За малым опытом Василий не мог сказать это наверняка, хотя видел, что недвижно сидящий на табурете человек средних лет, недавно еще черноволосый, изрядно поседел, и ясно было, что седина обрызгала его лишь в последние недели.

То, что присыпало известью волосы, также и сгорбило человека. Еще недавно он был горд, богат, влиятелен и считал себя вольным в поступках. Мог, не стесняясь слуг, чертить на полу замка магические фигуры, вызывая демонов и духов. Мог нанять целую ораву алхимиков, надеясь получить философский камень. Мог посадить простолюдина в подземелье и томить там до второго пришествия. Мог прилюдно отвесить священнику смачную плюху. Мог содержать двести рыцарей охраны. Мог нанять целое войско отпетых головорезов и двинуться с ним на Руан выручать Жанну… И сделал это! Не его вина, что опоздал. Король не сделал ничего, а он, Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, маршал Франции, хотя бы попытался! Он мог не все, чего пожелает душа, но очень, очень многое! Да, он мечтал о всеведении и всемогуществе. А кто не мечтает?

Но теперь, когда в игре, именуемой жизнью, проиграны мечты, проиграна сама жизнь и лишь чудом отыграна душа, ему осталось одно: молча сидеть на табурете и ждать, когда за ним придут. Он мог бы сидеть так до заката, но знал, что заката не увидит. Все последующие закаты и восходы – для других, не для него.

– Любопытно было бы узнать, о чем он сейчас думает, – неспешно проговорил Рудра. – О чем вообще думает такой человек в утро своей казни?

Хотелось сказать: раз интересно, так и узнай, – но Василий разумно промолчал и дождался: Рудра сам пожелал объяснить:

– Это всего лишь изображение. Можно заглянуть в прошлое в какую угодно эпоху, но нельзя читать мысли давно умерших людей. Это даже мне не под силу. Догмат о всеведении, конечно, лестен, но придуман не мною. Мы можем видеть, слышать, даже обонять, но и только. Не очень-то я люблю такие упражнения. Поверь и прими: ничего нельзя изменить в прошлом: что прошло, то прошло навсегда. Но можно посмотреть, послушать…

– Понюхать, – продолжил Василий, кривя нос.

– Если не нравится, можешь отключить себе обоняние, – усмехнулся Рудра. – Неужели даже с этим не справишься?

Действительно… Совсем отключать нюх Василий не стал, но снизил его чувствительность. А еще мысленно выругал себя и зарекся подкалывать бога. Тут же и подумал: пусть мысли приговоренного шестьсот лет назад узника Рудра читать не в силах, если только не врет, но ведь мои-то мысли читать может!

Интересно, читает ли?

И стыдно, и глупо… Мелкие мыслишки… Лучше вообще об этом не думать. Впрочем, легко сказать… Кто там собирался никогда не думать о белой обезьяне?

– Я хочу знать твое мнение: о чем он думает? – спросил Рудра.

– О Жанне д'Арк? – предположил Василий.

Рудра поморщился.

– Ну допустим… Очень возможно, что также и о Жанне, хотя со дня ее казни прошло уже девять лет. Она значила для него очень много, он и некромантией занялся, ища общения с нею… Без толку, конечно. Кто умер, тот умер. Впрочем, ответ принят. О Жанне. Но он не может думать только о ней. О чем еще он думает?

Василий немного помедлил, подбирая слова.

– Он думает о том, как могло так получиться. Чего он не предусмотрел, какие границы перешел, каких врагов упустил из виду…

Рудра едко рассмеялся.

– Общие слова. Такое можно сказать про любого осужденного. А еще что?

– М-м… Наверняка ему не дает покоя мысль: обманут – не обманут? Ну, в смысле, что сначала удавят, а потом уже сожгут.

Новый смешок.

– А как же разрешение покаяться? Как правило, живьем сжигали только нераскаявшихся еретиков.

– Ну… не знаю. – Василий растерялся. – Могут и обмануть. Я же видел, как шел процесс. Такому суду разве можно доверять?

– Ладно, принято и это. – Видно было, что Рудра недоволен. – А что еще? Чего наш Жиль де Ре, по-твоему, не предусмотрел?

Василий чертыхнулся про себя. Вот пристал… А на ум, как назло, лезут одни банальности.

– Ну… многое, – нерешительно протянул он. – Например, он не понимал, что слишком уж опрометчиво подставляется… Что кое-кто захочет отжать его имущество…

– Главное. Скажи главное.

Василий вздохнул. Надо было решаться, и неверное решение могло отправить его назад, на мост через Москву-реку. Со стертой памятью, если Рудра проявит толику милосердия. И без стирания, если не проявит.

Приходилось импровизировать.

– Он не предусмотрел, что окажется настолько чувствительным к боли.

– Так-так, – поощрил Рудра. – А дальше?

– Он воин, – продолжал фантазировать Василий. – Он маршал Франции, он всю жизнь воевал. Таскал на себе тяжелые доспехи, уставал в походах, как собака, питался черствым хлебом пополам с грязью, убивал, сам бывал ранен. На то и война. Но пытка – это другое. К ней он не был готов. Одно дело получить рану в бою, когда адреналин в крови просто кипит, и совсем другое – когда тебя растянут на столе, привяжут за руки, за ноги и начнут медленно вытягивать. Ни звона клинков, ни треска доспехов, ни воплей ярости – просто кто-то скучно и деловито крутит ворот… Тут он сломался сразу. Я думаю, он до сих пор не может понять, как могло случиться, что он оказался таким слабаком.

Василий и сам видел, что речь вышла не ахти, но Рудра, к его удивлению, благосклонно кивнул.

– Уже лучше. Теперь расскажи о приговоре. Ты видел процесс, слушал свидетелей. Твое мнение?

Василий тоже подумал, что теперь уже лучше. О судебном процессе над бароном де Ре у него успело сложиться определенное мнение.

– Дутый процесс. От начала и до конца дутый. Адвоката нет. Судебное решение – только на основании свидетельских показаний. В том числе полученных под пыткой. Показания против подсудимого не подтверждены вещественными доказательствами. Множество свидетелей защиты вообще не опрошено. Это суд, спрашивается? Из сорока семи пунктов обвинения доказаны только занятия алхимией и магией да еще оскорбление действием какого-то попа…

– То есть если бы ты имел возможность помешать исполнению приговора, ты помешал бы?

– Конечно, помешал бы, – убежденно ответил Василий. – Несправедливый же приговор!

Рудра покачал головой, и не понять