Шрифт:
Закладка:
В тот момент, когда вода брызнула из крана, хризантемы в стакане сбились в кучу. Теперь я явственно ощущала их запах. Муж в комнате зачем-то ударил по поющей чаше на алтаре. Сквозь вентиляционное отверстие я слышала, как смеется мой деверь. Кажется, был еще чей-то голос. Я обернулась на свекровь. Она сидела — глаза закрыты, ладони подпирают щеки — и спала. Я видела, как поднимается и опускается ее спина. Наверное, она не только что заснула, а уже спала какое-то время. Домыв посуду, я опять отправилась на задворки, к сараю. Там никого не было, свет не горел. Все так же, как и раньше. Я попробовала открыть дверь. Она сопротивлялась, но в какой-то момент поддалась. В нос ударил запах пыли и плесени. Внутри было темно, но я разглядела разные по форме объекты, наваленные у стен, стоящие на полу. Это выглядело так, будто сюда очень давно никто не заходил. Большие стеклянные сосуды выстроились в ряд на полу, внутри некоторых из них калачиком свернулись сороконожки. С потолка свисала электрическая лампочка без абажура. Я дернула за шнур, но свет не зажегся. Лампочка маячила под потолком. Я потянула за шнурок еще раз, сверху на меня посыпалось что-то пыльное, после чего я выскочила из сарая на улицу. Я провела там считаные секунды, но мои ладони, а также обувь были покрыты чем-то белым.
* * *
Несмотря на то что лето близилось к концу, а по календарю уже и вовсе давно была осень, день ото дня, казалось, становилось только жарче. Уже с трудом верилось, что в какой-то момент жара все-таки кончится и станет прохладнее. Цикады, по крайней мере, звенели так же, как и в разгар лета. Это только в нынешнем году такая погода? Или теперь всегда будет так? А может, это глобальное потепление? Или климатическая аномалия? Раньше люди, кажется, не умирали в таких количествах от тепловых ударов. На дороге я увидела мертвую цикаду. Она лежала на черном выжженном асфальте, устремив к небу все свои шесть ножек. Я сдвинула немного в сторону руль недавно купленного велосипеда, чтобы переехать передним колесом ее тушку. Я думала, она уже успела иссохнуть на солнце, но насекомое неожиданно прилипло к шине, и теперь при каждом вращении я ощущала гудящие вибрации. Может, это выходил скопившийся в брюшке воздух, а может, цикада еще была жива. Чувствуя необъяснимую неудовлетворенность, я крутила педали. Когда идешь пешком, это незаметно, но дорога от комбини к дому, оказывается, поднималась немного в гору. На каждой мелкой выбоине дороги, на каждом бугорке в корзине велосипеда подпрыгивала сложенная униформа. Я поднажала на педали. «В общем, делать тут нечего. Покупатели почти не заходят. Но магазин без продавца не оставишь — кто-то должен тут находиться». — «А дети? Их же всегда так много». — «Откуда здесь дети? Одни пенсионеры в округе. Семей с детьми — раз-два и обчелся. Как говорится, старение населения. Если бы тут школа была поблизости или офис какой-нибудь, тогда другое дело». — «Вот как». Женщина, которая в свое время отштамповала мне квитанцию поднялась со стула и сказала: «Ну, значит, завтра приступаете к своим новым обязанностям». Я тоже встала и поклонилась ей на прощание. Когда я вышла из комбини, меня тут же обволокло жарой и густым запахом травы. Старики в комбинезонах скашивали заросли травы на речном берегу. К густому травяному запаху примешивался еще один аромат — очень знакомый, хоть я и не могла сказать, чем это пахло. Пластиковая бутылка воды, которую я купила сразу после собеседования, вся запотела и стала влажной. В зеленом бурьяне тут и там мелькало что-то красное. В небольших аккуратных кучках скошенной стариками травы тоже что-то краснело. Должно быть, хиганбана — ликорис, паучья лилия, цветок призраков. Ни зверя, ни нор, ни детей нигде не было видно. Вернувшись домой, я примерила у зеркала униформу. В моем лице уже проступили знакомые черты матери моего мужа.
ЛИТЕРАТУРА ИНТЕРПРЕТАЦИЙ,
или
ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ ЧИТАТЕЛЬ?
Ставший уже вполне себе мемом вопрос «Что хотел сказать автор?» довольно точно описывает наиболее распространенный тип отношений между читателем и книгой, когда «что» выдвигается на первый план и заслоняет собой все другое, не менее важное: например, то, «как» говорит книга и с «кем» она говорит. Для литературы постмодернизма, к которой, безусловно, относится «Нора» Хироко Оямады, эти вопросы, как мне кажется, являются гораздо более насущными, чем вопрос об авторских интенциях.
Если «что» в произведении — это фабула, сюжет истории, то «как» — это выбранные автором форма, стиль и язык, без которых книга не сможет приобрести индивидуальность, стать значительным произведением. Марио Варгас Льоса в своих «Письмах молодому романисту» говорил, что «именно форма, которую обрела тема, делает историю оригинальной или банальной, глубокой или поверхностной, сложной или простой; форма придает истории и персонажам энергию»[2]. Он советовал своему неназванному визави по переписке не тратить время на холодный и расчетливый выбор темы или сюжета, а просто начать писать, ведь в итоге «автор не выбирает темы — это они его выбирают».
Я цитирую здесь перуанского нобелиата не просто так, а потому, что именно его Хироко Оямада считает своим духовным наставником в литературном творчестве. В одном из интервью она говорит, что «Письма» попали ей в руки совершенно случайно, но тем сильнее было впечатление от этой книги, которую она прочитала три или четыре раза подряд. Книга Варгаса Льосы подтолкнула ее к тому, чтобы стать писательницей, и его советам она следует неукоснительно.
Так, отправной точкой текстов Хироко Оямады служит ее собственный опыт (например, опыт работы внештатным сотрудником фирмы, вынужденным засиживаться в офисе допоздна, довольствоваться низкой зарплатой и отсутствием социального пакета), но, отталкиваясь от этого опыта, Оямада дает простор воображению и фантазии, создавая свой уникальный, автономный мир, в котором могут не соблюдаться (и, как мы видим, не соблюдаются) законы мира реального. Герои ее книг не тождественны ей — в тексте нет стремления к точному, автобиографичному пересказу событий собственной
