с наружным освещением — еще меньше. На освещенных участках дороги дедушки не было. Я вглядывалась в густую темноту. Мне показалось, я уловила какое-то движение — что-то сместилось в воздухе. Я побежала в ту сторону. Путь из спальни на улицу, включая лестницу и обувание, занял у меня пару секунд. Я убеждала себя, что смогу догнать его: он не очень быстро ходит… при условии, конечно, что я бегу в правильном направлении. Я бежала со всех ног, рискуя споткнуться и упасть в этой темени, и вдруг увидела чью-то спину в нескольких шагах перед собой. «Невестушка?» Это был брат мужа — как всегда, в белом. «Я, это…» — «За дедом погналась? Вон он, впереди идет». Он показал пальцем. Я и правда увидела дедушку — он целеустремленно шагал вперед, будто точно знал, куда ему нужно. «Куда он идет?» — спросила я деверя. «Я почем знаю, — раздраженно ответил он. — Я случайно вышел в палисадник и увидел его. И ты, невестушка, получается, тоже». — «Я не выходила. Просто услышала звук и проснулась». — «У тебя острый слух. Может, еще и абсолютный?» Я покачала головой. Он радостно сказал: «И у меня не абсолютный». В темной вышине над нашими головами не было видно ни луны, ни звезд. Темные дома стояли беззвучно. Цикады не звенели. Деверь тоже замолчал. Я ничего не говорила. Дедушка ускорил шаг, я старалась не отставать, хотя в такой темноте побаивалась идти слишком быстро.

Дедушка шел к реке, мы — за ним, не теряя его из виду. Фонари почти не попадались. Было холодно. Цикады молчали, но все громче становилось жужжание и стрекот других насекомых. Казалось, звук идет из-под земли. Скрипели сверчки или какие-то другие мелкие букашки. Звуковое облако поднималось над бурьяном у реки, разрасталось в воздухе. Холодный ветер трепал короткие рукава старой футболки, мои руки покрылись гусиной кожей: Брат мужа шел со скучающим видом. Я хотела было сказать дедушке, что пора возвращаться домой, но он шагал вперед с такой решимостью, что я передумала. Если уж ему так хочется попасть туда, куда он идет, то не надо его удерживать. В тусклом свете редких фонарей и далеких фар проезжающих по тому берегу машин мне удалось получше разглядеть дедушку. Кажется, он был не в пижаме. Может, в рубашке поло? Мне был виден воротничок. Деверь, как и в прошлые разы, щеголял в кожаных туфлях и белой мужской сорочке, которая слабо светилась в темноте. Он шаркал подошвами по асфальту, но дедушка ни разу не обернулся. И даже когда деверь громко чихнул, дедушка, казалось, ничего не заметил. В какой-то момент дедушка вдруг свернул с дороги и начал спускаться через заросли вниз к воде. На долю секунды наступила полная тишина, а потом насекомые затрещали с удвоенной силой. Дедушка исчез. Время от времени бегущие на той стороне лучи фар выхватывали из темноты поверхность воды. «Там нора», — сказал деверь и застыл на месте. «Нора?» — переспросила я, но он не ответил. Мне ничего не оставалось, кроме как лезть в заросли вслед за дедушкой. Кто-то сиганул вверх из-под моей подошвы. Мошки летели мне прямо в лицо. Затаив дыхание, я медленно спускалась по ненадежному, заросшему бурьяном берегу. При каждом шаге я чувствовала под ногой что-то твердое и мягкое одновременно. С сухим треском кузнечики взлетали в воздух у меня из-под ног. Большая птица у самой кромки воды, казалось, излучала сияние. В темноте я разглядела большую нору. Только дедушкина голова над поверхностью. Он смотрел в сторону реки. Я шагнула в нору неподалеку от дедушкиной. Я чувствовала, что должна это сделать. Под ногами зашевелилось что-то мягкое. Я посмотрела вниз и увидела пару блестящих глаз. Глаза моргнули. Это был зверь. Я ощущала, как прохладный влажный воздух поднимается со дна норы. Запаха не было, но сквозь ткань пижамных штанов я ощущала прикосновение жесткой звериной шерсти. «Это его дыхание», — подумала я. Небо было одновременно близким и далеким. Сила притяжения как будто увеличилась, но тело мое сделалось легче. Птица, с новой точки обзора выглядевшая очень крупной, вытянула шею, дернула головой и снова застыла, как изваяние. Гудение насекомых просачивалось сквозь поры, доходило до самого желудка. «Твой Мунэаки, он… — послышался откуда-то сверху голос деверя. — Я не думал, что он когда-нибудь вернется домой. Я считал, что он все здесь ненавидит». — «Что — все?» — «Ну, то, что я здесь… был здесь. Дом, семью». Он снова чихнул. Мне показалось, что дедушка смотрит на небо. Из своей норы я видела только его затылок. Было сложно сказать, слышит ли дедушка этот разговор. «Но я его понимаю и не сужу. После всего, что было… что я ему сделал. Что я им всем сделал: матери, отцу, деду. Это все из-за меня. Может, и хорошо, что бабушка умерла до того, как я стал таким…. Бедные, бедные. Знаю, странно говорить о себе как о ком-то другом. Но я всегда чувствовал, будто я немного кто-то другой. Вот и сейчас». Свет фар на той стороне мелькнул и погас. Река растворилась в темноте. Сквозь гудение насекомых я слышала, как что-то медленно движется во тьме — может, большая вода, может, набирающий силу ветер. Стоило мне подумать о ветре, с реки налетел холодный — в разы холоднее дневного — порыв. «На его месте я бы, наверное, постарался держаться отсюда на расстоянии, можно ведь было уехать куда-нибудь подальше. Но оказалось, это не так просто, он не смог, и для меня это правда большое облегчение. Ходили слухи, что Мунэаки возвращается, и вот он действительно вернулся. Но вот что странно, он не то чтобы похоронил себя, но, когда переехал, весь ушел в работу. Я же вижу, он каждый день уезжает ранним утром, а возвращается поздним вечером. Прямо настоящий сын своей матери… Может, тебе этот энтузиазм покажется странным и неприятным, но так устроены люди. А кому-то приходится это расхлебывать, невестушка. На твоем месте мог быть кто-то другой, но ты ведь сама этого хотела…» — «Этого?» — «Войти в поток, слиться с ним, стать частью всего того, от чего я сбежал…» Я увидела рябь на воде, но откуда шел свет — было непонятно. Гребешки крошечных волн скользили по речной поверхности, каждая волна имела свою форму. Я слышала, как тяжело дышит дедушка. Наверное, он замерз. Я определенно замерзла. Я должна отвести его домой. Прямо сейчас. «Невестушка, не злись, что они ничего тебе обо мне не сказали. Они не