Шрифт:
Закладка:
Лучше просить прощения, чем разрешения, подумала Элис. Ну и если она, Элис, сможет доказать, что цель оправдывает средства, если она найдет Джима… Ну, тогда ей и прощение не понадобится.
– Тебе надо поспать. Доброй ночи, Мэри.
На улице все еще было тепло, несмотря на то что было больше часа ночи, – как бывает лишь несколько ночей короткого, резкого лондонского лета. Квартира Элис была всего в десяти минутах ходьбы, но ей отчего-то не хватало сил даже на то, чтобы переставлять ноги. Она больше не могла отворачиваться от эха своего собственного опыта.
С самого начала знакомства с Мэри Элис пыталась подавить ощущение родства, которое испытывала по отношению к этой женщине, незнакомке с табличкой, которая говорила о худшем периоде ее собственной жизни. Том, о котором сама Элис не говорила никогда – из страха, что стыд и печаль вернутся и разрушат все, чего ей удалось добиться за все эти годы. Исчез. Что хуже – когда исчезает твой романтический партнер или же член семьи, кто-то, генетически запрограммированный быть с тобой?
Элис никогда не забудет день, когда исчез ее отец. Ей едва исполнилось двенадцать. За неделю до этого он был центральной фигурой на ее дне рождения, исполняя свою любимую роль – клоуна. Строил рожи, отпускал грубоватые шутки. Все друзья Элис его обожали. А сама она – больше всех. Они были неразлейвода, самыми лучшими друзьями.
Когда праздник закончился, они свернулись рядышком на диване с кружками горячего шоколада и смотрели вечернюю передачу. Элис объелась сладким – торт, мороженое, все праздничные конфеты, – но для традиции у нее всегда найдется место, а это была традиция. Пока Элис следила за представлением, папа делал вид, что не замечает, как она высосала взбитые сливки из его чашки. Когда она задремала у него на животе, он прикрыл ее пледом и подоткнул его под ноги. Элис знала, что рядом с ним она всегда будет в безопасности и тепле.
Но затем наступило 15 марта 2004-го, понедельник – дата, навсегда оставшаяся в ее памяти. Элис проснулась, а его не было. Она видела, что мама пытается храбриться ради нее, но даже лучший в мире актер не смог бы натянуть маску уверенности в момент душераздирающего осознания, что твоя семья разрушена. Элис помнит, как зажимала ладонями уши. Если она не услышит этого, это не станет правдой. И можно будет верить, что папа просто спит или задержался на работе и скоро снова вернется к ним.
Но из дней складывались месяцы, из месяцев – годы, и Элис не оставалось ничего другого, как принять тот факт, что их семья из трех человек превратилась в неустойчивую связь двоих. От этого, впрочем, она не переставала постоянно спрашивать себя – не сделала ли она чего-то, что вынудило папу уйти, и может ли она хоть что-то предпринять, чтобы снова вернуть его домой.
Постепенно все остальные перестали думать о нем. Он исчез, и все тут. Даже мать Элис была настолько парализована горем, что, возвращаясь с работы, тут же ложилась в кровать. Элис считала это поражением. Но что она могла сделать, чтобы исправить положение или хотя бы доказать, что надежда для отца еще есть? Она была маленькой, ходила в первый класс средней школы. Она только-только начала сама возвращаться из школы домой. Ни один двенадцатилетний ребенок не может организовать эффективных поисков.
Прошло полтора десятилетия, и теперь Элис была достаточно взрослой, чтобы помочь, хотя на сей раз это не был член ее семьи. Она вдруг подумала, что из всех на свете людей именно ее мама знала бы, что сказать Мэри. Но одобрит ли она то, что Элис расследует историю Джима без согласия Мэри? Глубоко в душе Элис знала ответ на этот вопрос.
И он был не таким, какой она готова была услышать.
– 15 –
2006
Мэри услышала Джима раньше, чем увидела. Ну, вернее, она думала, что это Джим. Если она не ошиблась, он занимался каким-то ремонтом в доме. Не то чтобы, насколько она знала, что-то там требовало починки; за те полгода, что она тут жила, она убедилась, в каком порядке он содержал свою квартиру в Илинге.
Вставить ключ в скважину наружной двери получилось не с первой попытки. Мэри была нагружена пакетами из магазина шитья и тканей на Аксбридж-роуд. Она начала подозревать, что стала лучшим их покупателем – после того как в конце прошлого месяца она открыла свой веб-сайт, на Мэри пролился поток заказов, и теперь ей приходилось пополнять запасы тесьмы и ситца почти каждую неделю.
Наконец ей удалось войти. Бросив покупки у двери, она положила солнечные очки на полочку в прихожей. Шум здесь был громче – из гостиной раздавался непрестанный стук молотка. Откуда Джим взял инструменты? Разве что купил в припадке безумия. Не рановато ли для кризиса среднего возраста?
С порога Мэри не сразу поняла, был ли Джим в процессе созидания или уничтожения чего-то, не говоря уже о том, чего именно. Его рубашка задралась, спина была покрыта слоем пыли. Слева к ноге прилипла закрученная стружка. Весенний день был теплым не по сезону, и он, похоже, вспотел. Ее прекрасный, умелый, профессиональный бойфренд, качающий мускулы на полу.
Мэри кашлянула. В ответ ни звука. Он был где-то в своем мире. Ей не хотелось напугать его, но ведь легкое постукивание по плечу – это ведь ничего?
Джим подпрыгнул. Грохот упавшего на пол молотка заглушил его вскрик.
– Прости, прости, – Мэри положила руку ему на плечо. – Но, должна заметить, так приятно видеть тебя за работой. Для разнообразия.
Заметив возмущение, мелькнувшее на лице Джима, она тут же прикусила язык. В последнее время он работал по двенадцать, иногда четырнадцать часов в день. С учетом ее собственной новой, поглощающей время работы, она была даже рада этому. С головой, склоненной над швейной машинкой, с постоянным ритмичным постукиванием иглы, простегивающей и ситец, и ее мысли, ей было некогда страдать из-за его отсутствия. Но она оставляла телефон включенным, чтобы, когда Джим напишет ей, что выходит из клиники, она могла выйти встретить его. Вид Джима, выходящего из дверей Илинг Бродвей, был самым светлым мигом ее дня. Эта пятиминутная дорога домой со станции, когда они шли рядом, держась за руки, была одним из лучших моментов в жизни Мэри после ее переезда в Лондон.
– А можно спросить, вот
