— Варшавский! Давай выпьем за победу, — обратился к нему подпоручик Сазонов. — Бросьте писать, почты все равно уже давно нет.

— Оставьте меня в покое. Что вам не с кем пить самогон? Пейте с Петром, он уважает этот напиток.

— Вы не правы, Варшавский, — вступил в разговор штабс-капитан Мартынов. — Сазонов, душа-человек, на него невозможно обижаться.

— Я не обижаюсь, штабс-капитан, я просто устал и хотел бы немного побыть один.

Мартынов засмеялся.

— Еще успеете, господин поручик. Вот столкнут нас красные в Черное море, вот тогда и побудете один на чужбине. Так что, пейте, пока пьется…

Евгений протянул руку и взял стакан. Он поднял его и чокнулся с Сазоновым и Мартыновым. Звук получился каким-то глухим. Они, молча, выпили и стали закусывать виноградом. Ягода была недозрелой и кислой. Варшавский, взял в руки гитару и медленно провел пальцем по струна. Подтянув третью струну, он взял аккорд.

Утро туманное, утро седое

Нивы увядшие, снегом покрытые…

Все замолчали, слушая роман Тургенева. Даже солдаты, ранее громко спорящие, замолкли. Все они хорошо понимали, о чем поет офицер.

Евгений, закончил играть и отложил гитару в сторону. Было тихо так, что отчетливо слышалось потрескивание фитиля в керосиновой лампе. Евгений достал из портсигара папиросу и закурил.

— Что ты решил? Будешь уходить за море или останешься здесь? — спросил Евгения Мартынов. — Я слышал, что Фрунзе пообещал амнистию всем тем, кто прекратит сопротивление.

Варшавский саркастически улыбнулся. Он не верил обещаниям ни Фрунзе, ни Ленина. Глубоко затянувшись, он произнес:

— Нет, господа, я никуда не пойду. Это моя земля и мне, как офицеру императорской армии стыдно бежать с поля боя. Не знаю, как вы, но я буду драться за нашу Россию до конца, до последней капли крови. Кто я там за границей? Вот, вот, просто никто….

Евгений загасил папиросу и посмотрел на офицеров.

— Странно, мы деремся за Россию, и большевики дерутся за Россию…

— Ничего странного в этом, господа, нет. Они дерутся за Россию без нас, а я — за Россию с ними.

Мартынов усмехнулся. Он взял в руки бутыль с самогоном и разлил его по стаканам.

— Поручик, вы женаты? — спросил его Сазонов. — Я нет и оплакивать меня некому. Пройдет время, и все забудут про нас, забудет и Родина, за которую мы проливаем кровь и отдаем свои жизни. Не правда ли, странно все это?

— Нет, господа, как-то не успел я жениться, — произнес Варшавский. — Сначала война с германцами, а потом с большевиками. Может это и к лучшему, сейчас бы терзался мыслями о жене, детишках.

— Скажите, а правда ли это, что главный чекист тринадцатой армии ваша хорошая знакомая? Просто интересно, господа?

— Правда, Сазонов. Мы жили на одной улице и часто ходили, друг к другу, в гости. Наши родители мечтали соединить нас браком, но, увы…. Давайте выпьем, господа, за наше безрадостное будущее.

Они снова подняли стаканы, и выпили без тоста. Сейчас каждый из них пил за свой тост — кто за семью, кто-то за детей. Где-то рядом послышалась пулеметная очередь. Все вскочили на ноги.

— Отдыхайте, господа, отдыхайте. Это наши солдатики пристреливают цели.

Все снова сели на свои места и облегченно вздохнули. Мартынов и Сазонов продолжили пить самогон, а Варшавский углубился в чтение. Утром следующего дня две сотни солдат и казаков ушли, надеясь пробиться к своим. С Варшавским осталось чуть больше сотни казаков под командованием подъесаула Петра. Они решили, что не станут пробиваться к Врангелю и решили умереть здесь на русской земле.

***

Около двух часов дня, в автомобиле с красным флагом по дороге пронеслись матросы, которые палили из винтовок и револьверов в воздух. Этого было вполне достаточно, чтобы поселок притих — ни людей на улицах, ни скотины. Около шести часов вечера, к Ивану Ильичу пришел почтальон с красным бантом на груди. За спиной у него болталась берданка.

— Вот что, гражданин Варшавский, собирайся! Мне приказано доставить тебя в поселковый Совет. Не вздумай отказаться, у меня не забалуешь!

— Зачем? Кому я там нужен?

— Ничего не знаю. Приказано всех вас собрать, вот я, и собираю, — он стеснительно улыбнулся, — короче всех буржуев. Кто не придет — расстрел. Так и сказал, председатель поселкового совета.

Иван Ильич громко засмеялся.

— Вы что там все заболели? — произнес хозяин дома. — Вот так вы возьмете меня и расстреляете? Без суда и обвинения? Какая же это власть, которая не имеет своего суда и расстреливает своих граждан по каждому случаю.

Почтальон виновато улыбнулся.

— Вы не шутите с властью. Приказано, значит нужно исполнять. Я что, приказали передать, вот и хожу, передаю.

Иван Ильич натянул на себя пыльник, фуражку и направился к двери.

— Папа! Погоди, я пойду с тобой, — произнесла Нина. — Я сейчас соберусь быстро…

В некогда сельском правлении, разместился поселковый Совет рабочих и крестьянских депутатов. В помещении собралось много людей из числа арендаторов дач. Все сидели неподвижно, с широко открытыми глазами, и изредка перекидывались словами.

— Чего это вы нас сюда согнали? — спросил Иван Ильич, мужчину с красным бантом на пиджаке.

Мужчина, молча, пожал плечами.

— Не знаю. Комендант Сорокин приказал собрать, вот и собрали.

— А где он сам? Он здесь или на выезде?

— Я откуда знаю, — со злостью ответил мужчина. — Он мне не докладывает. Сидите, ждите.

В дверь вошел еще один, не знакомый Варшавскому мужчина. Он окинул собравшихся людей взглядом и прошел к столу. Мужчина откашлялся и громко произнес:

— Граждане! Прошу вас поочередно подойти к столу и записаться. Это не просьба — это приказ коменданта. Всем ясно?

— Извините меня, грешного. А позвольте узнать, кто вы такой? Сейчас каждый человек с красным бантом на груди — начальник.

Мужчина улыбнулся, обнажив желтые прокуренные зубы.

— Я член ревкома. Вопросы еще есть? Раз нет, подходите и записывайтесь, граждане буржуи.

Прошел час, затем другой, а Сорокина по-прежнему не было. Однако собранные им люди покорно ждали.

— Послушайте, господа большевики, — громко произнес Иван Ильич, — долго вы нас тут будете держать? Для чего собирали?

— Не раздражай меня, старик, — зло ответил мужчина с бантом на груди. — Всем ждать, это приказ!

Солнце склонилось к горе. С гор потянуло сыростью и холодом. Местные парни, которые еще неделю назад снимали головные уборы перед собравшимися людьми, сейчас выглядели бодро. У всех были винтовки, многие сидели у входа в здание и курили. Послышался шум автомобильного мотора, который с каждым мгновением становился все громче и громче. Вскоре машина остановилась у дверей Совета. В