подумал я, как же это? Умер хороший, безупречный человек, неужели, кроме меня и Маргиты, его смерть никого не взволнует? Неужели весть о его смерти всем безразлична? Неужели завтра, когда мы будем хоронить дядю, когда его тело навсегда укроет земля, над его могилой никто, кроме нас двоих, не уронит слезу? Когда уходят из жизни такие люди, их должно оплакать все человечество. Ведь вместе с ними что-то важное уходит из мира — вон, вместо них пустота, невооруженным глазом видно зияние, от него разит пустотой, кто придет на их место, когда и как заполнится это пустое пространство…

— Не мучай себя, Рудко, — сказала Маргита. — Не мучай себя больше, чем надо. Поди ляг, завтра нас ждет много дел, — напомнила она.

Я согласился с ней.

— Спокойной ночи, — простился я и вышел во двор.

Падал на землю поздний мартовский снег. Обычно этот снег бывает мокрым, не успеет опуститься и уже тает, но сегодня с неба падал хрупкий пушистый густой снежок, очень скоро он покрыл землю сплошной белой пеленой, не таял — падал и падал.

Поднялся ветер. Он дул с севера. Пробрал до костей, меня начало трясти. К утру наметет большие сугробы, подумал я.

Я медленно шагал к своему дому, голову переполняли грустные мысли. Внезапно в ночной тиши раздался отдаленный свист. Я пристально всмотрелся во тьму. Далеко, где-то на краю пустынных, убеленных полей, мелькали светящиеся окна вагонов. Последний ночной поезд мчался на северо-запад, через два часа, по прибытии в столицу, его сигнал ворвется в сны моих детей.

Что-то шевельнулось в моей душе. Перестук колес становился все глуше и глуше, и сердце мое слабело вместе с ним…

В тот миг, когда последний мерцающий огонек исчез из поля зрения и растворился во тьме, меня охватило страстное желание побежать за поездом, догнать его, пока еще есть время.

Это желание глубоко утвердилось во мне, пустило корни, и побороть его мне было невмоготу.

И тут я вспомнил дядю, его грустную, проникновенную улыбку, его истории о мужчинах, о женщинах, о человеческом счастье и страданиях. Только теперь я понял смысл его слов и его молчания. Мне захотелось исповедаться ему, захотелось сказать ему: «Дядя, я все понимаю, теперь я действительно вас понимаю!»

Я долго смотрел на северо-запад, промерз до костей, но страстное желание, которое овладело мной, не унялось от порывов холодного северного ветра.

Морозило, дул ветер, все вокруг засыпало снегом. Это были последние причуды зимы. Через несколько дней потеплело, южный ветер за одну ночь слизал снег с полей, запели птицы, возвещая приход весны.

За две недели до пасхи почтальон принес мне письмо от дочери. Я с нетерпением вскрыл его и начал читать. Когда я кончил чтение, я понял, что мне представилась возможность осуществить свое заветное желание.

Перевод И. Богдановой.

ДВОЕ У СТРЕЛКИ

Они стояли у входа в комнату дежурного. Начальник станции, его жена и седовласый путевой обходчик. Надо заметить, что обходчик оказался тут по чистой случайности. Изо дня в день он начинал обход гораздо раньше и в этот час обычно уже уходил километра за два от станции.

Зазвонил телефон. Женщина вошла в дежурную, сняла трубку и сказала, что слушает. Потом высунула голову в окно и спросила у мужа:

— Когда ты его пошлешь? Гейза спрашивает, когда ты его пошлешь.

— Что тебе? — закричал начальник станции, потому что в это самое время раздался звонок сигнального устройства и женщину расслышать было нельзя.

— Когда ты пошлешь его Гейзе? — по слогам прокричала женщина.

— Завтра. С утренним, — ответил начальник станции, — Скажи ему, что завтра.

— Алло, — закричала женщина в трубку. — Да, семь тридцать, — подтвердила она. — Правда-правда, нет, теперь он нам не нужен. Не за что. — Она положила трубку, села за стол и принялась что-то записывать в толстую тетрадь.

— Вечно пристают с этим циркуляром. Сегодня один, завтра другой, послезавтра третий, а через неделю его можно выбрасывать в мусорный ящик, — сказал начальник станции. — Просто не знаю, зачем только я им даю.

— Посмотри, какая она у меня, — отозвался обходчик, показывая на свою левую руку. — Как валенок.

— Надо было уксусный компресс сделать, — сказал начальник станции. — Ведь я еще вчера тебе говорил, чтобы ты поставил уксусный компресс.

— Нет у меня, — ответил обходчик.

— Чего нет?

— Уксусу.

— Накажи Штефану, чтобы он купил. Он сейчас будет сто восьмым, а в обед поедет обратно. Пусть оставит у меня. Ты только сказать не забудь, — посоветовал обходчику начальник станции.

— Правда твоя, — согласился обходчик.

— А если не поможет, пойдешь к врачу — и баста! — заключил начальник станции. — Но уксус тебе наверняка поможет.

— Схожу проверю стрелки и потом на верхний участок отправлюсь, — сказал обходчик и, подняв с земли ящик с инструментами, собрался уходить.

В это самое время земля задрожала, и на станцию ворвался пассажирский поезд.

Обходчик подбежал к почтовому вагону и вступил в переговоры с кучерявым проводником в дверях вагона, Кучерявый кивнул. Поезд тронулся. Обходчик отошел в сторону и потихоньку побрел к стрелкам.

С поезда сошел только один пассажир. Это был мужчина лет шестидесяти или шестидесяти пяти, одетый в обычный костюм, с небольшим чемоданом в руке.

Сойди он с поезда на большой станции, на него никто не обратил бы внимания, потому что таких, как он, в каждом поезде десятки. Но этот сошел на такой станции, где и о пяти-шести пассажирах говорят «много», поэтому немудрено, что стоявшие в эту минуту поблизости стали смотреть на него.

— Смотри-ка, — сказал начальник станции своей жене.

Та выглянула в окно.

— Случилось что? — спросила она.

— Посмотри получше.

— Ну и что, старик какой-то, — ответила жена.

— Да ты глянь еще раз, посмотри хорошенько, — настаивал начальник станции и улыбнулся.

— Постой-ка… — начала жена.

— Это же Лендел! — сказал начальник станции.

Женщина украдкой оглядела незнакомца, повернулась к мужу:

— И мне сдается, что это он.

— Он вроде усох за эти годы, — сказал начальник станции.

— Пан хозяин, — произнесла его жена с оттенком горечи в голосе.

— Перо на шляпе, нож за голенищем, — сказал начальник станции, — Теперь-то он без шляпы. Да и сапог нет.

Жена кивнула и вышла из комнаты. Начальник станции шел за ней следом.

Они долго наблюдали за мужчиной. Тот стоял у железнодорожного полотна и смотрел на поля. Тех двоих он все еще не видел.

Уже и рельсы перестали дрожать, а мужчина все стоял и стоял, смотрел на юг, не мог насмотреться.

— Ну и ну! — сказал начальник станции.

— Старик уже, — откликнулась жена.

— И чего он там углядел? — дивился начальник.

Он тоже