Шрифт:
Закладка:
Незаметно прошло время, я расплатился по счету и вышел на улицу. В голове у меня роилась масса вопросов. Слышались среди них и упреки. Что мне вообще здесь надо, почему я не там, не со своими детьми, почему я ничего не делаю, чтобы быть с ними, почему я не борюсь за них… И вслед за тем, словно щит перед шквалом вопросов, в моем сознании выстроилась вереница несправедливостей и обид, которых я натерпелся в жизни от людей. Тоска росла, распирала меня…
С середины января грянули морозы, которые не ослабевали целый месяц. Но снега не было, поля прикрывал лишь тоненький слой выпавшего еще перед Новым годом снега, и под этим ветхим укрытием земля не отдыхала. У земледельцев головы пухли от забот, озимые вымерзли, так что они уже теперь думали о весне, о том, чтобы успеть вовремя пересеять поля.
Бесснежная, типичная для здешних краев зима избороздила морщинами лица тех, на чьем попечении была земля; что же касается меня, то мне она была только на руку. Дело в том, что сразу же после Нового года я починил старенький велосипед, который валялся заброшенный на чердаке, и ездил на нем на работу. Таким образом, дорога занимала у меня всего несколько минут, и несмотря на стужу, я и теперь не ходил пешком даже в самые сильные морозы.
Я надевал перчатки, натягивал на голову по самые уши меховую ушанку и шпарил на велосипеде на работу и обратно.
На работу я вышел сразу после Нового года. На складе моим ближайшим сотрудником был пожилой дядя, который, невзирая на мои бесчисленные протесты, обращался ко мне не иначе, как «пан инженер». И, признаться, он вовсе не вкладывал в этот титул никакой насмешки. Напротив, чрезвычайно гордился тем, что работает вместе с образованным человеком, мое присутствие на складе воспринимал как выражение общественного признания собственному труду и постоянно это подчеркивал.
Каждому, кто соглашался его слушать, он объяснял: «Теперь нас уже двое, я и инженер, только и этого мало, работы у нас обоих выше головы, не помешал бы нам и третий. Да, сгодился бы и третий нам в компанию, да где взять, тут надо не абы кого, а чтобы голову имел на плечах, не то в два счета жди недостачи, а там и прокуратура свалится на голову…»
Да и с остальными сотрудниками у меня сложились неплохие отношения. Все вместе мы составляли небольшой коллектив, и в нем не было ни одного, кто бы алчно зарился на место своего соседа. Завидовать было нечему, стремиться некуда, следовательно, быть хорошими нам ничего не стоило…
Начальник скоро сообразил, что имеющийся у меня опыт и в особенности знакомства, которые я завязал на различных предприятиях по всей республике, можно использовать в интересах нашей стройки. Сперва робко, а потом без обиняков он спросил меня, не соглашусь ли я выполнять некоторые задания сверх своих прямых обязанностей.
Так я начал разъезжать по всей республике. Я возобновил старые связи, с помощью пол-литров и четвертей приобрел новые знакомства, и уже через месяц этой моей деятельности случилось чудо. Пустовавшие полки нашего склада заполнились запчастями, материалами и прочими остродефицитными изделиями, шоферы перестали ругаться, простаивавшие по многу месяцев механизмы снова ожили, стройка начала выполнять план. Нашей работой были довольны и в головной организации, и я получил три тысячи крон внеочередной премии. Откровенно говоря, за прошедший месяц ублажение работников снабжения обошлось моему карману намного дороже, но я не сетовал, я был рад, что мои способности не пропали втуне и что я принес пользу делу.
Первое марта пришлось на понедельник. В этот день я должен был поехать на несколько дней в служебную командировку в восточную Чехию. Еще в пятницу я обсудил все детали нашей поездки с шофером и потому в понедельник не пошел с утра на работу, а ждал машину дома. Шофер заехал за мной позже, чем мы условились. Пепельно-серая старенькая «волга» появилась у дедова дома только в половине девятого. А до этого я слонялся по дому и по двору, с нетерпением поджидая машину и мысленно кляня безответственного шофера, которому было плевать на то, что я прибуду на место лишь под вечер и в тот день уже ничего не успею сделать.
Дядя видел, что я маюсь без дела, и пришел поболтать со мной.
— А я гляжу, ты еще дома, дай, думаю, посмотрю, что там у него стряслось, — сказал он.
— Не знаю, не знаю, где этот тип околачивается…
— Может, машина сломалась, — сказал дядя.
— Может быть, — ответил я и снова выглянул на улицу, которая вела к дому деда, не показалась ли там машина.
— Тучи собираются, похоже, снег пойдет, — заметил дядя.
— Только этого мне не хватало, — пробормотал я.
— Всю зиму не было снега, а тут вот на́ тебе, — рассуждал дядя, — нет, зима еще не кончилась, не отбушевала свое, к вечеру снег пойдет, помяни мое слово, пойдет снег.
— Смотрите не накликайте, нынче он мне ни к чему. Еще застрянем где-нибудь по дороге.
— И это может статься, — сказал он, потом помолчал немного, словно подбирая слова, и спросил: — А что, домой-то не заглянешь, детей проведать? Ведь поедешь через город, надо бы зайти, парень, и на рождество ты их не навестил, а они тебе писали и посылочку прислали…
— Перестаньте, дядя, — взмолился я. Мне было невмоготу слушать его, я знал, что он не хочет меня обидеть, и все-таки мысленно посетовал на его бестактность — ну чего он бередит мои раны. Впрочем, бестактность ли это? — Перестаньте, прошу вас.
Заезжать, не заезжать? Уже много раз я задавал себе этот вопрос, но никогда на него не отвечал. Каждый раз я малодушно откладывал его решение на будущее. Не сегодня, после, потом, я еще не готов к этому, у меня еще нет для этого сил, говорил я себе. Пусть послужит мне оправданием, что я хорошо знал себя, понимал, что означала бы подобная, хоть и недолгая, остановка в моем бывшем доме. Это был бы, собственно, первый, но скорее всего решающий шаг к окончательному возвращению. Вернуться после того, что было, — вернуться в подобном
