Шрифт:
Закладка:
- То не ведаю, - донеслось, наконец, из-за дверей.
Впасть в новую рефлексию и самокопание не дали ратники.
- Боярин-воевода, так открыть дверь то, али нет? – спросил главный из троих охранников.
- Какой я воевода? – отмахнулся я, показывая на двери и пожимая плечами.
Ратники расценили мои слова и жесты, как руководство к действиям, и начали разгребать завалы. Я же отошел в угол камеры, сел на холодный каменный пол и закрыл голову руками.
- Что я не так сделал? Почему не уберег? – корил я себя, не мог я быть уверенным, что Божана жива, только оставалось верить. И почему, кроме регенерации у меня не открылись магические способности. Взять бы сейчас, да телепортом прямо к семье…
Глава 7. Рязанский посол
- Прости, Корней, то треба было сделать! – сказал Филипп, как только вошел в камеру.
Я не поднимал на него глаз. Все, что сейчас нужно для полного и безоговорочного прощения всех и вся, так это сказать: «С Божаной и детьми все хорошо!» Но я боялся дальше спрашивать, уточнять, что значит «не ведаю». Получалось, что в поместье семьи нет, как и информации где находится. Тут до меня дошло – Филипп не знает о том, что Ипатий вывел мою семью из дома, когда там было действительно опасно. Я же знал, что он в тот же день собирался уходить в поход, скорее в разведку боем, портя коммуникации и поджигая степь. И неужели Ипатий взял Божану с двумя детьми и повел с собой на сложнейшее задание? Ну, быть такого не может! Попаданец из параллельного мира мог спрятать семью, или отложить свой поход.
- Отец! Отец! – я услышал пронзительный голос Юрия.
- Сын! – встрепенулся я, резко поднявшись, стал крутить головой в поисках своего, именно своего, сына.
В проеме открытой двери показался Юрий. Споткнувшись о камень, который был частью баррикады и его еще не успели убрать, сын сразу же попытался подняться.
- Сын, ты как? Больно? – подталкиваемый эмоциями, я подбежал к Юрию, помогая ему подняться.
У парня увлажнились глаза, и он обнял меня. Мои глаза начали предательски слезиться, и уже две водянистые дорожки прокладывали себе путь, спускаясь по щекам. Так и стояли обнявшись. Я настолько соскучился по своим, что не хотел отпускать сына, не боясь проявлять прилюдно слабость.
- С мамой все добро, Ипатий весточку мне дал, - тихо, на грани слышимости, прошептал Юрий.
Мое сердце отлегло, вся сущность наполнилась радостью. Не было никакого желания с кем-либо спорить, пререкаться, выяснять отношения. Что, паразиты, предали меня? Раскаиваетесь? Прощены, но должны знать, что не сразу смогу вновь воспринимать вас, как друзей. Для этого не только логическое объяснение поступков необходимо. Дружба, как и любовь, имеет много нерационального, необъяснимого. Порой мы все делаем глупости в отношении своих близких, обижая их, больше нужного обижаясь, когда хочется обнять. Я не смогу просто перечеркнуть отношения с этими людьми, пусть только дадут логическое объяснение своим поступкам. Тем более, ссориться с родственником не хочется – Ермолай-то кумом приходится. Но ничего этого я не сказал. Иррациональное и обиды брали верх над логикой и целесообразностью.
- Едем в поместье, - тоном, не терпящим возражений, сказал я.
- Так, токмо треба до великого князя, - высказался еще один человек, входящий в помещение. Не тюремная камера, а зал приемов.
Вошедший воевода Воеслав с ухмылкой осмотрел всех собравшихся, покачивая головой.
- Токмо по пути, в Унжу, - нехотя ответил я, понимая, что, ежели хочет Ярослав со мной встретиться, то это нужно будет сделать обязательно, если не хочу и дальше познавать искусство медитации в замкнутом пространстве.
Сделав самый величественный вид, на который только был способен, я направился к выходу, обнимая сына. Филипп и молчаливый Ермолай, чуть ли не плачущий, поплелись следом. После того, как Юрий шепнул, что с Божаной все нормально, я, повинуясь эмоциями, стал куражиться и прямо-таки издеваться над друзьями.
- Сколько серебряников дали тебе Ермолай, кабы не заступиться за меня, да предать Божану? – бросил я через плечо.
Чувствовал, что кум переживает, он даже пытался что-то сказать, но получалось нечленораздельно. Я же вбивал его в депрессию, все же нехороший я человек.
- Корней, не треба скоморошничать. Что мы делали, то на благо княжества, ты сидел тут, а мы ратились, бояр били, да монголов секли, - не принял мою игру Филипп, который сразу понял смену моего настроения. – Я зрю, что ты ведаешь про Божану?
Последний вопрос прозорливый тысяцкий задал уже удивленным тоном. Он смог понять, что мое хорошее настроение не может быть таковым, если семья в опасности или в неизвестности. Следовательно, все с Божаной хорошо. Я не стал разубеждать в чем-либо Филиппа, как и не озвучил никакой информации, всему свое время.
Выходя из камеры, я переступал через человеческие тела, всматриваясь в них, меня сильно интересовали те, кто напал на меня. Кто осмелился напасть в детинце на стражу, тем более в городе, который считается оплотом Ярослава? Ни одной принадлежности напавших на степняков не было, это были русичи, умеющие драться, и вполне тренированного вида. Но на этом все наблюдения заканчиваются.
Уже позже, через день стали известны некоторые подробности нападения. И все даже не нити, а целые канаты, вели к монголам. У степняков не получилось взять меня живым, скорее всего, не получилось и шантажировать через семью – удачно, что Ипатий вовремя увел Божану с детьми, а до шантажа через Юрия не додумались – не получилось. Было принято решения о моей ликвидации, тем более, что в Переславль-Залесский устремилась, с позволения великого князя, представительная делегация с более чем двумя сотнями сопровождения. Вот и пошли проплаченные тати ночью на приступ. Точнее даже не тати, а вполне даже славяне, которые были частью куплены на невольничьих рынках, частью проплачены уже здесь, но больше трех десятков были из боярских личных дружин, что продались монголам. Другие не промышляли на дорогах, по крайней мере, об этом было неизвестно. Эти ратные были рождены зарождающейся на Руси системы наемничества. Скорее всего, этот процесс происходил не без моего, пусть и косвенного участия. Не слышал я ранее, что целые отряды из русичей формируются для найма и внутри Руси и за рубеж, а может, летописцы просто