Выступили последние участники, был объявлен короткий перерыв. Откинувшись на невысокую спинку, я закрыл глаза.

Из дрёмы вырвал незнакомый мужской голос, назвавший моё имя. Я разлепил веки. Стоявший передо мной господин представился стражником Оболенских. Он сообщил, что Пётр Петрович приглашает меня в свою ложу.

Ложи для высокопоставленных гостей занимали верхний ярус, ниже располагались балконы для просто богатых зрителей. Один из них облюбовали Пётр Оболенский с семьёй. Рядом с главой рода сидели супруга — полная женщина средних лет, два сына, которые, хоть и имели большую разницу в возрасте, но были очень похожи друг на друга — оба крупные, толстощёкие, и дочь-подросток, выделяющаяся среди родственников своей худобой.

Я поздоровался и поклонился сидящим.

— Здравствуйте, Алексей! Мы рады, что вы согласились составить нам компанию, — Пётр Петрович поднялся и стал представлять меня своему семейству.

Меня поздравили с победой. Супруга Петра Петровича восхитилась моим достижением, глава рода присоединился к похвалам, но, как и полагается, более сдержанно.

Следующий тур я смотрели вместе с Оболенскими, а когда он закончился и был объявлен очередной короткий перерыв, мы с Петром Петровичем вышли в коридор.

Окон здесь не было, но электрические люстры ярко освещали помещение. Вдоль стены стояли кресла и декоративные вазы. Пётр Петрович поздоровался с несколькими князьями и представил им меня. Естественно, я сразу же становился центром внимания, что не приносило мне большого удовольствия. Чувствовал себя словно на торжественном приёме.

К счастью, недавно я прочитал книжку про этикет и более-менее знал, как себя вести в таком обществе. Вот только с подступающей зевотой постоянно приходилось бороться. Бессонная ночь давал о себе знать.

Здесь можно было не опасаться встретиться с Шереметевым. Он, как и Орлов, как и другие важные чины, находился этажом выше, да и вообще, скорее всего, уже уехал.

Прозвенел звонок, созывающий к следующему акту представления, посетители стали расходиться по своим местам.

— Алексей, сейчас все уйдут, давайте побеседуем наедине, — предложил Оболенский.

Предстоял ещё один «задушевный» разговор и, скорее всего, о то же самом. Мои похождения в Ярославле никого не оставили равнодушным: всполошились и враги, и друзья.

Мы с Оболенским устроились в креслах в небольшом холле с окнами.

— До меня уже дошёл слух о том, как вы каникулы провели, — произнёс с улыбкой Пётр Петрович. — Даже не знаю, как на это реагировать. С одной стороны, я рад, что предприятие вернулось к вам, с другой стороны, поступок мне видится крайне безрассудным. Представляете, что теперь начнётся? Шереметев в ярости. Он так просто с потерей не смирится.

— Ну не сидеть же сложа руки, — усмехнулся я. — Святослав и раньше был ко мне неравнодушен. Надеюсь, мы с вами возобновим контракты, которые были у вас и Василия Владимировича?

— Да-да, разумеется… Однако в первую очередь вам понадобится хорошая охрана. У вас есть те, кому можно доверить защиту фабрики? Вы же не будете и тут, и там одновременно. А дружинников у Шереметевых пруд пруди. Потом юридические вопросы… Это ведь всё не просто так. Без квалифицированной помощи вам будет трудно.

— У нас с совладельцем есть и юристы, и стража. А вот в Москве мне охрана не помешает, поскольку все мои остались там.

— Зачем вам стража, Алексей? По-моему, вы и так неплохо справляетесь, — рассмеялся Пётр Петрович. — Шереметев лишился сорока дружинников. Если так пойдёт дальше, у него скоро вообще людей не останется.

— Потери преувеличены — это во-первых, во-вторых, я сражался не один.

— Разумеется. Не обращайте внимания на мой скверный юмор. Однако факт остаётся фактом: это самое крупное, если не единственное, поражение Шереметевых. Святослав такое не простит. Но не волнуйтесь, я предоставлю столько стражников, сколько потребуется. О цене договоримся. Но заводскую охрану я бы тоже посоветовал укрепить.

Нет уж, подумал я, тебя точно туда не пущу.

Все мои «друзья» мигом решили воспользоваться ситуацией и урвать себе кусок. Я не сомневался, что и Оболенский хочет запустить лапу на мою фабрику. Василий Дубровский никому не позволял лезть на своё предприятие, а мне уже пришлось взять двух компаньонов.

Интерес Петра Петровича можно было понять. Во-первых, человек он — жадный, во-вторых, он уже давно поставлял руду на ярославскую фабрику и, как я понял, Шереметев сильно сбил цену. Естественно, Оболенскому хотелось контролировать процесс.

— Благодарю за совет, подумаю, — ответил я уклончиво. — Я планирую создать собственную стражу на базе того, что осталось от прежней охраны. Если мне и понадобится помощь, то временная.

— Вы уже договорились с каким-то приютом? — спросил Оболенский

— Перед Новым годом я посетил ярославский приют.

— О, там нет ничего интересного. Детей, кто посильнее, шлют в Москву. Лучше обратитесь к Вяземскому. Он всегда рад помочь.

— Спасибо. Попробую поговорить с ректором.

— А вообще, Алексей, должен вас предупредить, — Пётр Петрович стал крайне серьёзен. — Ситуация сложилась непростая. Шереметев постарается устроить вам большие проблемы. А мы ещё ив опале после недавних событий. Мне импонирует ваша храбрость, граничащая с безрассудством, но… надеюсь, вы понимали, на что шли?

— Разумеется. Я прекрасно понимаю, в какой ситуации оказался.

— Да положение ваше шаткое. Есть лишь один способ укрепить его — держаться всем вместе. В одиночку ни вы, ни я не сможем противостоять той силе, которая захватила власть в стране. На нас будут продолжать давить. Вспомните хотя бы сентябрьский процесс. А если читаете газеты, то наверняка слышали, что в месяц назад двоих моих родственников сняли с государственных должностей. Жмут, мерзавцы, со всех сторону. Запомните, Алексей, — Пётр Петрович повернулся ко мне и поднял палец вверх. — Только сплочённость даст нам настоящую силу.

— Понимаю, надо держаться вместе, — согласился я.

Меня подмывало расспросить про «заговор», но сейчас были не самые подходящие время и место. Пока надо слушать, соглашаться, и рано или поздно Оболенский сам всё расскажет. Он уже закидывал удочку, уже начинал промывать мне мозги. Возможно, он видел во мне сильного союзника, возможно — пешку, которая будет плясать под его дудку. Сейчас это не так важно.

Пётр Петрович не стал долго растекаться мыслью по древу, и вскоре мы вернулись в ложу. О делах больше не разговаривали. А после следующего тура, когда старшая группа огненной стихии закончила выступление, я, сославшись на