Все тот же свидетель (Ч. А. Годвард) пригласил покойного на воскресный обед, но получил отказ. Для общения братья использовали трубу длиной в сорок футов, соединявшую квартиру с мастерской. Когда в среду вечером около половины шестого свидетель вернулся домой, слуги сообщили, что дверь в мастерскую оставалась открытой весь день и никто не вышел к булочнику, тогда свидетель отправился к брату и обнаружил, что дверь в каморку так же распахнута настежь.

Ужасная находка

Ч. А. Годвард позвал брата, но ему никто не ответил. Уже стемнело, поэтому мистер Годвард решил вернуться домой, чтобы закончить партию в бридж. На обратном пути он обратил внимание на слово «ГАЗ», написанное почерком покойного на клочке бумаги на двери. Взяв лампу, он вошел внутрь и обнаружил распростертое на полу тело брата с халатом на голове. В помещении было нечем дышать, и свидетель первым делом перекрыл газ. Согласно показаниям, покойный использовал это помещение в качестве прачечной и кухни. Тело лежало на боку головой к газовой конфорке. Свидетель добавил, что брат, в последнее время страдавший бессонницей и расстройством пищеварения, не производил впечатления счастливого человека. Часто из-за невозможности заснуть он сидел в саду до самого рассвета.

Патологоанатом:

«Покойный был склонен к меланхолии?»

Ч. А. Годвард:

«Да».

Натурщица Мариетта Авико, проживающая на Тоттенхэм-Корт-роуд, заявила, что часто общалась с погибшим на протяжении последних полутора лет. Согласно ее показаниям, Годвард был слаб здоровьем и во вторник, когда они виделись в последний раз, жаловался на боли в желудке. Она также подтвердила, что художник, страдавший бессонницей, часто бродил по мастерской до глубокой ночи.

Коронер:

«Покойный принимал снотворное на ночь?»

Мисс Авико:

«Насколько мне известно, он покупал таблетки».

Свидетельница добавила, что в последний раз он просил ее не приходить до следующего вторника и шокировал ее, заявив, что, перешагнув шестидесятилетний рубеж, «достаточно» пожил на этом свете.

По утверждению доктора Дж. Брэдшоу, освидетельствовавшего тело, погибший умер за много часов до его прихода. Доктор Ч. Т. Пирсонс, суперинтендант морга Фулхэма, проводивший вскрытие, в своем отчете указал, что смерть наступила в результате отравления углекислым газом.

Коронер вынес заключение, что «смерть наступила вследствие суицида».

Мокрыми от слез глазами Клелия в который раз просматривала бумаги, доставшиеся ей от матери: вырезки из газет, письмо и несколько фотографий родного отца, Джона Уильяма Годварда. Теперь вместо обиды она испытывала к этому мягкому и ранимому человеку безграничную нежность. А ведь раньше она так сильно ненавидела его из-за того, что он их бросил, пообещал матери всегда быть рядом, а затем просто исчез. Слезы то и дело застилали от нее отцовские черты. Почему мама решила завещать ей все, что осталось от Джона, именно теперь, когда и сама отошла в мир иной?

От горя лицо Клелии превратилось в неподвижную маску, а в голове вертелся вопрос, что случилось в тот короткий промежуток времени между тем, как мать доставили в больницу, и ее внезапной кончиной? Сердечный приступ – таков был вердикт врачей. Все произошло так внезапно. Невероятно, но порой все может перевернуться с ног на голову в мгновение ока. Счастье от горя отделяют лишь несколько роковых секунд.

Когда Клелия выходила из палаты матери, та спокойно спала. Затворив за собой дверь, Клелия задержалась, чтобы побеседовать с врачами. Спустя некоторое время к ней подбежала медсестра. По ее взгляду Клелия тотчас же поняла, что случилось что-то страшное. Слова медсестры обрушились на нее как пощечина:

– Ваша мать скончалась. Мне очень жаль, синьора Дзукки.

Клелия кинулась обратно в палату и, заливаясь слезами, упала в объятия Адели, которая только что вернулась, чтобы ее подменить.

– Ну же, живее! А вы помогите синьоре Дзукки, – распорядился один из врачей. – Нужно сообщить супругу.

Со стороны могло показаться, что Маддалена безмятежно спит: на ее лице застыла легкая улыбка. Клелия еще никогда не видела мать такой прекрасной. К ней будто снова вернулась молодость. Клелия прикоснулась губами к материнскому лбу и дала Адели увести себя прочь. Через пару часов, потраченных на формальности, Клелия с бешено колотившимся сердцем, едва дыша, опустилась на ступени больничного крыльца. Ее мать умерла.

– Я все еще не могу поверить в случившееся. Не понимаю. – Голос падре Ромеи отвлек Клелию от тягостных воспоминаний, не дававших ей покоя. Иезуит был бледен как полотно.

– К сожалению, это невозможно понять, – ответила Клелия.

– Какая невосполнимая утрата, – добавил он после короткой паузы.

– Как такое могло случиться?

– Не знаю.

Падре покачал головой.

– Мне так жаль, – наконец вымолвил он. – Дорогая моя, чтобы ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на меня.

Затем он перевел взгляд на газетные листки, которые та сжимала в руках. Клелия тоже опустила глаза и вздохнула.

– Падре Ромеи, – проговорила она, – я вам очень признательна. Ваши слова о маме во время мессы – это было так трогательно. Мама была именно такой – щедрой и любящей.

– В моих словах не было ни грамма лукавства. Ты же знаешь, как я ценил твою мать. Она была необыкновенной женщиной. Мне будет так ее не хватать!

Клелия кивнула, стараясь не расплакаться. Положив газетные листки на письменный стол отца, она подняла глаза на иезуита.

– Не хочешь поговорить об этом? – спросил тот, кивнув на бумаги.

– Не сейчас. Но спасибо за предложение.

Вечером Умберто явился в дом ее родителей. От него разило спиртным. Клелия надеялась, что отец этого не заметит. Для разговора с мужем она выбрала отчий дом, место, где она выросла и чувствовала себя уверенно. Вот уже целый месяц поведение мужа не вписывалось ни в какие рамки. Однажды он даже надавал ей оплеух за то, что она наотрез отказалась принимать участие в его эротических играх. Однако каплей, переполнившей чашу терпения, стало то, что он запретил ей видеться с матерью. Естественно, когда Маддалену положили в больницу, ему пришлось отпустить ее к родителям, но терпеть такое отношение и дальше Клелия не собиралась.

Она нагнала мужа в коридоре на пути в овальную гостиную, куда тот направлялся, чтобы перед уходом попрощаться с тестем, и сообщила о своем намерении остаться с отцом на пару дней. Сначала Умберто сильно удивился, затем удивление на его лице сменилось самодовольной ухмылкой.

– Ты хочешь остаться здесь с отцом? Да ты просто глупая, капризная девчонка!

– У меня умерла мать! – закричала она, ощутив, как ее накрывает волной ярости, которой она так долго не давала выхода.

– Ну и что? Ты же была на похоронах, не так ли? Ты должна пойти со мной! Твой дом теперь в другом месте, – ответил Умберто.