перчатках, — надменно сказал Маратик. — Вы что, со мной не разговариваете?.. Я вообще смотрю на это иначе: вот я заболел, это случайность. Если донор найдется, это тоже случайность. Как будет, так будет. Я фаталист.

— Его надо запереть дома до изобретения вакцины, — сказал Саня.

— Почему вы со мной не разговариваете?!. — рассердился Маратик. — Может, вакцину изобретут, когда меня уже не будет! Мне что, всю оставшуюся жизнь сидеть и бояться? Но это все равно что я уже умер! Жизнь может быть короткой, но хотя бы нормальной.

Саня сказал, что у него только один вопрос: какие шансы на выздоровление?..

— Выздоровление возможно, — ответил Маратик.

— Полное выздоровление? — хором спросили мы с Саней.

— Полное выздоровление возможно, — подтвердил Маратик.

— Вообще полное? Стопроцентное? — уточнил Саня. — Совсем?

Маратик сказал, что вообще полное стопроцентное совсем выздоровление возможно.

Мы же не будем сейчас думать, что если возможно полное выздоровление, то возможно и неполное? И что такое неполное выздоровление? Мы будем радоваться, что вообще полное стопроцентное совсем выздоровление возможно.

— Я подумал: если буду жить взаперти, то донор не найдется, а если не буду жить взаперти, донор найдется, — объяснил Маратик, радуясь, что с ним опять разговаривают. — Балда? Ты что ревешь? Он найдется! Найдется донор! Знаешь примету: «Не везет в картах, повезет в любви»? Я вчера опять проиграл, значит, мне точно повезет, донор найдется.

От всего этого я совершенно обалдела, а кто бы не обалдел? Маратик болен. Маратик может умереть.

Саня полез в интернет, прочитал вслух: «Существует много очень серьезных рисков и побочных эффектов при пересадке костного мозга: кровотечение, инфекционное заболевание, понос, бесплодие, проблемы с печенью, кожная сыпь…» При слове «понос» Маратик засмеялся и сказал «серьезный риск — понос», за ним засмеялась я. Мы смеялись и смеялись, до слез, я даже начала икать, уже не хотела смеяться, но не могла остановиться.

Я слышала, что от ужаса и шока случается смеховая истерика и что смеховая истерика может быть коллективной, но не знала, как это бывает: мы с Маратиком смеялись, смеялись и повторяли «понос и бесплодие, ха-ха-ха». «Проблемы с печенью», — что смешного в проблемах с печенью? А «кожная сыпь», в кожной сыпи что смешного?.. Дальше было написано «спазмы мышц, судороги ног, онемение, смерть». Так и было написано: один из рисков — смерть. Мы с Маратиком икали от смеха: риск — смерть!.. Саня молча смотрел на нас, потом повертел пальцем у виска и вдруг тоже засмеялся. Даже у Сани случилась смеховая истерика, вот какой это был шок.

Саня думал, что трансплантация костного мозга — настоящая операция, с разрезом. Поразительная безграмотность. Добро пожаловать в клуб: у меня ОКР в легкой форме, у Маратика БАР в легкой форме, у Сани слабоумие в легкой форме. Вообразил, что донора разрежут, вынут из него костный мозг и пересадят Маратику.

Маратик объяснил, что у донора возьмут кровь, а ему поставят капельницу с пакетиком донорской крови. Саня побледнел и выскочил из комнаты: ему плохо при слове «кровь». Вернулся, полез в интернет, прочитал вслух из какой-то найденной статьи: «В Москве и Санкт-Петербурге федеральные медицинские центры временно отложили ряд запланированных трансплантаций костного мозга. Причиной стала пандемия коронавируса: доставить иностранный донорский материал невозможно из-за закрытия границ, внутри страны также вводятся различные ограничения. Об этом сообщил фонд AdVita… график на апрель полностью сформирован из трансплантаций от доноров из российских регистров. Благотворительный фонд AdVita добавил, что по удивительному совпадению почти все из них оказались из Петербурга».

Вот. Почти все доноры из Петербурга! Маратик сказал, что чаще всего генетические близнецы живут в одном регионе. Донора ищут по всему миру, а неродственные доноры, генетические близнецы, рядом. Сказал, что только тупые умы, как я и Саня, ищут для любого события причину, не принимая во внимание случайные факторы в случайных траекториях. С точки зрения математики случайных блужданий это вовсе не такое уж невероятное событие. Сказал, что нам с Саней пригодилась бы математика случайных блужданий: может, мы бы познали суть бытия.

От слова «блуждание» нам опять стало смешно. В этот вечер нам было все смешно.

Маратик сказал, что с завтрашнего дня запрещается упоминать то, о чем говорить нельзя. Это новое строгое правило.

— О чем нельзя упоминать? — спросил Саня.

Я пояснила Сане, какие слова запрещается произносить в этом доме с завтрашнего дня: донор, болезнь, операция, больница, врач, трансплантация, костный мозг, эритроциты. Саня спросил:

— А что, нельзя даже узнать, как он себя чувствует?

— Ну, Тупой, какой же ты тупой… — восхитился Маратик.

«Тупой, Балда и Маргинал» звучало ужасно смешно, как будто мы банда из мультфильма. Весь вечер мы смеялись, не переставая, никогда я столько не смеялась.

Саня хотел подробно изучить риски при пересадке костного мозга: думал, мы можем что-то сделать для Маратика, как-то особенно за ним ухаживать.

— А слово «деньги» можно сказать? Деньги? Деньги на операцию надо собирать? — с надеждой спросил Саня. Ему легче, когда он может сделать что-то практическое.

Маратик сказал, что нет, Саня ничем не может помочь, ничего принести и ничего купить, не кефир, не валокордин ему не нужны, деньги на операцию есть, пусть Саня идет по своим волонтерским делам и оставит нас в покое. Мы останемся одни, ляжем на диван и до послезавтра будем лежать на диване. До послезавтра, потому что послезавтра Маратику нужно в клинику, на прием к врачу.

Саня накинул куртку, чтобы выйти на улицу и снять с нашего окна вывеску «Книжная лавка „Чемодан“».

— А что, мы больше не будем играть? — удивился Маратик.

Саня сказал:

— Сейчас не до игры.

— Нам всегда до игры. Мы что, будем тупо ждать, когда найдется донор? — скривился Маратик. — Слушай, Саня, не нужно укладывать меня в постель и убаюкивать, просто иди домой… Уйди уже, а?..

Это было невежливо, но я его понимаю. С Саней иначе нельзя. Саня смотрел на Маратика так, как умеет смотреть только он: взглядом спасателя и спасителя, серьезно, сочувственно, вдумчиво. От такого взгляда хочется убежать, спрятаться под одеяло, там, под одеялом, есть овсяное печенье и хихикать. Что мы и сделали. Печенье у нас было, Саня принес, мы не успели его доесть, хотя именно овсяное обычно у нас не задерживается.

Как только мы доели овсяное печенье, все, что мы так старательно засмеяли и заели печеньем, подступило опять.

Есть кое-что, о чем я хотела спросить у Маратика, когда мы останемся вдвоем. О маме. По новым строгим правилам сегодня еще можно поговорить с Маратиком, а потом мы будем жить,