На мгновение у меня непроизвольно сжались кулаки и подобралось все тело. Я на секунду представил - я говорил, фантазия у меня прекрасная, работа такая: сочинять истории, - как я выскакиваю из дома, пускаюсь за ними вдогонку… Как настигаю, набрасываюсь… Начинаю метелить… Колочу руками, ногами, рву зубами… Как они отчаянно кричат и бьются… Как, наконец, я рассеиваю их толпу - они, пристыженные и побитые, убегают в разные стороны, а я бросаюсь на грудь своей Дикой.

Она, конечно же, в восхищении наблюдает за битвой и моими подвигами, нежно обнимает меня и, в знак благодарности, целует и воркует на ушко нечто одинаково нежное и неприличное (они ведь, дикарки, как известно, необузданны в сексе)…

Ох! Я глубоко вздыхаю и трезво понимаю, что у меня, конечно же, против диких нет никаких шансов - даже если бы я сумел выбраться из запертого снаружи дома. Надо смотреть правде в глаза. Справиться с тремя мужиками, да еще лесными обитателями, - это мне не по зубам, сколько бы любви и ревности ни питало мои силы. Порвут на части. Прибьют, затопчут.

Остается только в бессильной ярости наблюдать из теплого дома, как, плотоядно ухмыляясь, они удаляются вслед за моей Дикаркой…

В сердцах я пнул косяк двери, а потом еще и еще раз. Но что я мог сделать?! Как помочь и как постоять за нее - и за самого себя?!

В полном недовольстве собой, в глубокой депрессии я удалился в свою комнату и, почти в отчаянии, бросился на кровать. Я не мог ничего поделать, ничего изменить. Мечты о Дикой были и, верно, навсегда останутся лишь бесплодными мечтами!

В совершенно дурном настроении я нечаянно заснул и даже проспал возвращение хозяев - не пошел их, как между нами исстари заведено, приветствовать.

Они, разумеется, заметили мое исчезновение и тут же поднялись в мою комнату проведать. Оба, разом, и господин, и мадам! Они увидели, что я отчего-то в плохом настроении, и постарались подбодрить меня, развеселить, утешить. Скажу честно, им это удалось - и наполнило мою душу теплым чувством.

Вот оно, подлинное понимание, настоящее участие и любовь! Это не химера в лице Дикарки, которая мелькает, соблазняя, за окном! Это глубокое, искреннее, истинное чувство!

Как следствие, сказка, которую я рассказывал им сегодня вечером, была преисполнена любви: и к ним - бестелесной, родительской - и отголосками того страстного чувства, что я испытывал к Дикарке.

5 апреля

Она снова возле моего дома.

Теперь остановилась на лужайке и, совершенно не скрывая, вызывающе, стала смотреть на меня. Я, естественно, приник к окну. Не мог оторвать от нее взгляда. Она тоже неотрывно глядела на меня, при этом чуть усмехаясь. Мой взор жадно ловил изгиб ее шеи… Ножки… Ручки… В ее лукавом и одновременно бесстыжем взоре читалось неприкрытое желание и вожделение.

А может, мне это только казалось? Или я, совершенно в подобных делах неопытный, принимал за вожделение в ее глазах ту истому и негу, которую она, пресыщенная, испытывала после вчерашней встречи с тремя дикими? (А они наверняка ее догнали!) О, нет, нет, так можно сойти с ума от ревности и любви!

Дикарка тем временем сделала в мою сторону совершенно явственный приглашающий жест - мол, выходи, погуляем!

Я даже дернулся к ней - но вовремя остановил себя. Ведь я очень хорошо понимал, что после того, как свяжусь с дикими, мой путь обратно, домой, к спокойной и размеренной жизни, будет навсегда закрыт.

Случаи, когда нижние переходили к диким, были редки - но я знал, что подобное время от времени еще встречается. Однако никто из них, ушедших, никогда назад, к нормальной жизни, больше не возвращался. Наши пропагандисты говорят, что это оттого, что тех, кто перебежал к ним, дикие непременно в конце концов убивают. Однако, возможно, здесь информаторы не совсем честны. И дело заключается в том, что беглецам настолько приходится по сердцу разнузданная лесная жизнь, что они не торопятся возвращаться назад, к размеренному, спокойному, сытому существованию.

Я не сомневаюсь, что если бы имелись случаи, когда нижний сначала связался с дикими, а потом вернулся, о них талдычили бы по нашей сети день и ночь - однако что-то я такого не слышал. О тех же, кто выбрал свободу и убежал, в официальных источниках информации стараются молчать, но молва дает знать, что подобных происшествий бывает по несколько в месяц.

И все они как будто бы навсегда забывают дорогу домой. И не появляются больше в городе. Выбирают свободу.

Да, в любом случае я знал: побег - это билет в один конец. Возврата не будет.

Готов ли я обречь себя на дикую жизнь? Полную борьбы, опасностей, разочарований? Преисполненную заботой о хлебе насущном? Тем, что надо утвердить себя в новом, совершенно непривычном коллективе?

Да, не вернуться никогда домой - это страшно.

Вдобавок я не хотел бросать своих. Ни господина, ни мадам. О нет, я не хотел! Дело ведь тут не только в крове, пище и ласке, что они мне предоставляли. Хотя и это важно - как я буду без них, осиротелый? Но это ладно. Ведь они оба - высоким стилем говоря - мое призвание, мое предназначение! Столько любви и столько ласки мы всегда давали друг другу - нет, я никак не могу их предать! Как они будут без меня? Без моих историй? Без моих ежевечерних сказок? Без моей безоглядной и бескорыстной нежности?

Дикарка за окном тем временем соблазнительно потянулась, выпячивая грудь и шею. В голове у меня стало мутиться от страсти. И тогда она позвала меня. Ясно и отчетливо. Сказала на нашем языке, нижних людей, явственно и призывно: «Давай, выходи».

Отбросив все метания, все условности, я дернулся было к ней - но как?!

Дом заперт снаружи, я здесь один - и у меня нет ключа!

Я заметался по особняку. Что делать? Разбить окно? Убежать через крышу? Через подвал? Клянусь, я нашел бы выход - если б на минуту остановился и задумался. Но выплеск гормонов и адреналина мутил мне голову. Что-что, а подумать спокойно я не мог. Попытавшись сгоряча найти хоть какой-нибудь выход, я снова глянул за окно.

Как бы поняв, что она меня не дождется, Дикарка презрительно фыркнула, дернула плечом, развернулась - и пошла своей дорогой.

Я вспомнил, что всегда говорили о диких. «Они не способны к настоящей любви. Они