Шрифт:
Закладка:
«Плохо вы меня знаете, Денис Тимофеевич, — с грустью в голосе ответила она. — Меня только фашисты могут убить. Только они. Но прежде… — Она погладила автомат. — Пусть попробуют. Давайте так, Денис Тимофеевич, договоримся, я, как и все члены отряда, ваш боец, готовый выполнить любой приказ. Хорошо?»
«Хорошо, — ответил Хохлачев. — Так и буду считать».
Опекать, однако, Марию не перестал. После того как они отыскали удобное для обороны и наблюдения место, он, указав на край небольшой полянки, укрытой густым старым сосновым лесом, распорядился:
«Здесь будет штабная землянка, а рядом с ней — землянка для женщин. Ну, а пока у нас нет лопат и топоров, соорудим шалаши», — и принялся сам, как обычно, вязать шалаш для Марии.
На следующий день капитан Хохлачев собрался вместе со Славой Жилягиным и еще несколькими пограничниками на разведку. Перед уходом заглянул к Марии в шалаш.
«Не спишь, Мария? Можно к тебе?»
«Залезайте», — пригласила она и отодвинулась вглубь, освободив ему место, но он остался у входа.
«Уходим. С местным населением нужно связь налаживать. Засаду сделаем. Имуществом, оружием и боеприпасами подзапасемся. Может, рацию раздобудем. Оставить за себя хочу Петра Мушникова. А тебя назначить комиссаром».
«По плечу ли ноша?»
«Думаю, да».
Они вылезли из шалаша, и Хохлачев объявил свое решение всем бойцам, собравшимся на поляне:
«За меня остается Петр Мушников. Комиссаром отряда назначаю Марию Петровну. До нашего возвращения никаких активных действий не предпринимать».
Мария и Мушников проводили группу разведчиков до болотистого перешейка, который отделял этот охваченный глубоким оврагом глухой закуток от основного лесного массива. У перешейка Хохлачев пожал им руки и сказал:
«Если через пять дней не вернемся — действуйте по обстановке». — Кивнув на прощание, размеренно зашагал по хлюпкой трясине.
Потянулись тягучие дни ожидания. Особенно тягостными для Марии были ночи. Она даже боялась сойти с ума от того, что постоянно ей виделись могилы Андрея и Галинки, а порой даже слышались то надрывный голодный плач дочурки, то восторженный голос Жени: «Дядя Гунар, на лодке меня покатаете?», то суровые слова Андрея: «Я буду мстить! За твои слезы! За смерть детей! Жестокая будет месть! Ох, жестокая!» Мария сжимала виски, чувствуя, как упруго пульсирует кровь в сдавленных сосудах, и боль немного утихала. С трудом она засыпала и почти тут же вскакивала в холодном поту: сны ее были еще страшней.
Днем она забывалась в работе. Убирала в шалашах, стирала обмундирование пограничников, оставшихся на базе, обжигая руки студеной ключевой водой и до крови обдирая их песком, который заменял ей мыло, а потом штопала высохшие гимнастерки и брюки, экономя каждую ниточку.
Вечерами, собираясь в кружок, как на деревенской вечерке, вспоминали они предвоенные годы, и Мария так направляла разговор, чтобы еще и еще раз каждый из бойцов почувствовал, какое варварство и вероломство совершили фашисты, начав эту войну.
Говорили и о тех, кто ушел в разведку. Ждали их возвращения, чтобы поскорей начать громить тылы фашистских армий. Но подошли к концу пятые сутки, и тогда впервые громко прозвучали тревожные вопросы: «Не случилось ли беды?!», «Что же делать нам?!».
Ответил Мушников:
«Капитан Хохлачев приказал нам с Марией Петровной действовать по обстановке, — сделал паузу, как бы подчеркивая этим, что сейчас он должен сказать самое важное, а для этого нужно собраться с мыслями. — А обстановка, как видите, — неясная. Вот мы с Марией Петровной и посоветоваться с вами хотим: как действовать дальше? Наше мнение — выделить еще одну группу разведки и послать по следу Хохлачева. Пойдут добровольцы».
На поляне разгорелся спор. Каждый хотел идти в разведку и пытался убедить, что его кандидатура самая лучшая. Были и такие предложения — послать несколько групп. Раздавались, правда, голоса, что следует пробиваться на Псков, а не сидеть здесь сложа руки.
«Нужно решать. Я же — комиссар», — думала Мария, слушая спор, но не могла остановить свой выбор на каком-либо из вариантов. Наконец поднялась:
«Никуда отсюда не уйдем. Завтра пошлем вторую диверсионно-разведывательную группу. Одну. А теперь — спать. Мы с Петром проверим дозоры».
Вернувшись с проверки нарядов, Мария забралась в шалаш, но всю ночь так и не сомкнула глаз. Давила все та же тоска по детям и мужу, такая, что хоть вой волчицей; тревожила и мысль о том, правильно ли поступила она, приняв решение о посылке только одной группы. Беспокоила и другая мысль: что делать остальным? Просто ждать? Трудно. Неизвестность гнетет. А безделье — еще больше. Да, судьба бойцов оказалась в ее руках. И Мария растерялась. Она не боялась ответственности за принимаемые решения, в руководстве людьми у нее имелся опыт, но слишком необычной для нее была обстановка.
Едва лишь забрезжил рассвет, она вылезла из шалаша, пересекла поляну и углубилась в сосновую чащу. Она опасалась, что вот-вот вернутся из ночных дозоров пограничники, поднимутся те, кто спит еще, нужно будет решать, кого послать в разведку, либо снова может возникнуть разговор об уходе на Псков, а у нее не хватит духа так же уверенно, как вечером, высказаться против. Машинально обходила она толстые стволы сосен, густые доросли сосняка и едва не свалилась в овраг — подняла уже ногу над обрывом, но вовремя отпрянула. Перевела дух и села на старый пенек, будто специально врытый в землю у самого обрыва между двумя пушистыми сосенками.
Тихий полумрак, смешанный с серым туманом, укрывал и дно оврага, и противоположный берег, и лес за оврагом — сумеречная тишина угнетала и пугала, и мысли Марии были под стать этому туманному полумраку.
Светало быстро. Туман белел и нехотя сползал в овраг. Из-за дальних вершин выглянул краешек солнца, оранжевый, холодный, и вдруг брызнул лучами, раскинул радугу по сосенкам, заискрился в капельках росы; пробудился птичьим многоголосьем лес, веселым, неугомонным, — Мария забыла на миг свое горе, мысли ее стали спокойней, тоска не столь острой. Вскоре она встала и направилась к шалашам, чтобы обсудить с Мушниковым, кого послать в разведку и по какому маршруту, В это время раздались радостные крики:
«Идут! Все идут! Вещмешки полные. В руках лопаты. Топоры за поясами».
Мария поспешила им навстречу. Радость видела она в глазах Хохлачева, Жилягина и других бойцов. Хохлачев говорил возбужденно:
«Торопились мы, боялись не застать вас…»
«Мы не собирались уходить», — с улыбкой ответила Мария.
Хохлачев принялся рассказывать, как удачно они сделали несколько засад километрах в двадцати отсюда, оружие, гранаты и мины спрятали в лесу, километров на тридцать в округе изучили местность, трое лесничих обещали связать отряд с надежными людьми и наладить
