Наконец такси затормозило у центра. Я выскочила под проливной дождь и в надежде посмотрела на широкий вход в здание.

Милена стояла четко под стоковой трубой, понурив голову. На нее лил такой поток воды, что я была уверена: в карманах у нее вода.

Я подбежала к ней и обняла.

– Назло маме отморожу уши?

Не надо было так говорить! Нужно было спросить, как она. Но эмоции – плохой советчик. Когда что-то для нас слишком близко к сердцу, мы сначала действуем, а потом думаем.

Милена будто в болванчика превратилась, такого жесткого, неподвижного.

– Как ты? – запоздало исправилась я.

И услышала тихий всхлип.

Этот едва различимый под шум дождя звук будто прорвал и мою плотину сдержанности. Все те трудности, через которые мне пришлось пройти в последнее время; все те препятствия, которые я, стиснув зубы, перепрыгивала; все те монстры моего прошлого, что как следует отплясывали в моем настоящем, – все это, казалось, передавило слезливый поток, а теперь он открылся.

Я вспомнила, что чувства нужно выплескивать, что их нельзя держать. Что если хочется рыдать – надо как следует, в голос, сделать это. Что если хочется от отчаяния выть на луну, то необходимо полностью прочистить глотку. Избавиться от разъедающих душу эмоций, которые тяжелыми мокрыми покрывалами прижимают к полу.

Мы рыдали обе как сумасшедшие, с упоением жалея себя. Рыдали так, что даже не слышно было дождя. Так, что даже охранник центра не смел подойти. Так, что даже небеса стыдливо прибрали тучи, чтобы с нами не конкурировать.

Дождь прекратился, как и наши слезы. Сырость, казалось, была везде – особенно в душе.

– Почему ты плачешь? – спросила Милена.

И впервые я увидела, как все стрелки интересов со своего собственного эго центра чуть сместились.

– У меня были очень тяжелые дни, – хрипло призналась я. – А ты?

– У меня тоже. – Милена с обидой посмотрела на меня. – Ты забыла про меня?

– Прости. Мое дело убивали в эти дни, а я превратилась в рыцаря, который держит оборону.

– И забыла про меня!

Хорошо, что Милена проговаривала свою обиду, очень хорошо. А я действительно подвела ее, и мне нет оправдания. Обещала и соврала.

У подростков все потребности и восприятие зациклены на них. Глупо требовать от Милены отношения, как у взрослой. Я сама взяла за нее ответственность – должна выполнять обязательства.

– Пойдем в центр? Ты переоденешься, и мы поговорим.

Милена недовольно посмотрела на центр и упрямо произнесла:

– Не хочу туда возвращаться.

В любое другое время я со всем рвением бросилась бы разбираться в причинах, почему ребенку там плохо. Но энергия не бескрайняя – я четко чувствовала свое дно потенциала сейчас.

Где-то на подсознании поняла, что сейчас спасаю либо ребенка, либо себя.

Кажется, выбор очевиден.

– Мне нужно поговорить с твоим куратором, – уверенно сказала я.

– Давай сбежим. – В глазах Милены стоял страх.

Я понимала ее. Если все пойдет не так, как хочется, ее закроют за семью замками.

– Это не решит проблему. Тебя будут искать, и у нас будут неприятности. Разве нам мало тревог, чтобы еще переживать? Я смогу уговорить твоего куратора дать нам неделю.

– А потом? Мне нужно будет вернуться?

– Знаешь хорошую поговорку: давай решать проблемы по мере их поступления? Вот нам так и надо действовать.

Через час мы уже были у меня дома, но не для того, чтобы всю неделю провести там. Я быстро собрала чемодан, карты и решительно закрыла дверь на ключ.

Я отдавала себе отчет, что это побег. Понимала, что это может стоить мне дела. Но у меня был только осадок в моей чаше энергии, и я либо спасаю свое дело, либо Милену.

Дело можно возродить, начать сначала. Второй раз человека спасти нельзя.

– Куда мы?

– Путешествовать?

– Но у тебя же проблемы?

– Я сбегаю от них.

– Ты?

– Да. Я тоже человек.

Еще не хватало взрастить в Милене чувство вины. Я взрослый человек, я понимаю, что делаю. Даже более того, я чувствую облегчение. Я повернулась к девочке и абсолютно серьезно призналась:

– Возможно, ты сейчас меня спасаешь. Мне так тяжело последнее время. Я могу сломаться.

С Ваней было легко, он будто на время стал моим стержнем. Когда же я сама отодрала его от себя, то поняла, что мой позвоночник стал хлипким. Нужно укреплять мышцы, иначе меня скрутят в морской узел.

А что может быть лучше смены окружения? Смены воздуха и деятельности?

Мы сели с Миленой в машину и поехали.

– Куда мы?

– Путешествовать по городам. Найдешь нам гостиницу?

– А… – девочка замялась. – Это же деньги. Много денег.

– Я скопила достаточно. Мне некуда было тратить. Ты умеешь тратить деньги? Я делаю это отвратительно плохо!

– Мне кажется, что я в этом профессионалка, – подыграла Милена. – Свои карманные деньги я умудрялась тратить даже в минус.

А у нее есть чувство юмора! И это просто прекрасный знак.

Мы все дальше двигались от столицы, и я чувствовала, что связала свою проблему в узелок, швырнула его в кладовку и оставила в моей квартире. Что сейчас впереди что-то новое, что нужно как глоток свежего воздуха.

Неправда, что я спасаю только Милену. Я вру сама себе.

Наставник мне всегда говорил, что человек эгоист. Что даже добрые дела он делает, потому что ему нравится чувствовать себя добродетельным. Я сейчас как никогда поняла, что просто воспользовалась поводом уехать.

– Ты плачешь? – Милена не сводила с меня глаз.

– Я? – Я сама не заметила, как по щеке катилась слеза.

Почему я плачу? Что так щемит в душе?

Когда я боролась за дело, то и не думала плакать.

Когда мое прошлое стало достоянием общественности, я была крепка, себе на удивление.

Что это? Что во мне плачет?