Шрифт:
Закладка:
— Ну, что давали в больнице, тем и кормила…
И вот ведь странное дело, сонный Катин голос, чуть хрипловатый, негромкий, мурашками отозвался на моей коже! Ну, что за бред-то такой! Где я, а где мурашки? Но было, было! И я легко мог себе представить, еще до того, как обернулся и увидел, какая она сейчас — сонная, со спутанными волосами, разметавшимися по плечам, в длинном махровом халате, с голыми маленькими ступнями…
Каково же было мое удивление, когда обернулся к ней и увидел…
30 глава. Марк
Катя, конечно, очень неплохо подготовилась к выходу! Никаких тебе, Марк, обнаженных пальчиков! Носки, да еще и тапочки домашние! Размечтался! А еще — джинсы, футболка, рубашка… Расстегнутая, правда, но руками удерживаемая так, чтобы и футболки почти видно не было!
Наталья Аркадьевна, бросив на меня странный взгляд, шагнула к дочери и что-то спросила у нее на ухо. И когда Катя утвердительно кивнула, бросила на меня еще более странный взгляд и тяжело, сильно прихрамывая, вышла из кухни.
Оперевшись спиной о стену, я молча наблюдал, как Катя заняла место ушедшей матери, как, достав из холодильника масло и колбасу, она аккуратно раскладывала их на порезанный Натальей Аркадьевной батон. А потом, медленно повернувшись ко мне, вдруг спросила:
— А хочешь, я борщ погрею? Позавчера варила.
— Серьезно? Настоящий борщ? Ты сама варила? — поразился я.
— А что тут такого, вообще? Ну, сама. Настоящий. Я ж не безрукая, — совершенно не робко и абсолютно без всякого страха ответила Катя.
— Пять лет, Катя! Пять лет!
Она резко развернулась, возмущенно взмахнув ножом, испачканным в сливочном масле:
— Снова меня с толку сбить хочешь! Что значит "пять лет"?
— А то и значит, что я пять лет борщ не ел! Конечно, хочу! Мечтаю даже! Только не говори, что сметана тоже есть! Услышу и в голодный обморок упаду! — сказал последнюю фразу и понял, что, наверное, зря её произнес! Вроде как напомнил ей о ее обмороке в больнице.
Катя снова повернулась ко мне спиной и некоторое время так и стояла, глядя куда-то в стену. И я уже был готов начать извиняться, что-то там объяснять — в общем, исправлять глупую ошибку, так невовремя совершенную, когда она всё-таки ответила:
— Это потому случилось, что я представила себе, что может быть с Гришей, если он попал в руки маньяка. Поэтому так… У меня бывает иногда, когда слишком сильно нервничаю. Я обычно таблетки пью успокоительные, чтобы не переживать слишком сильно, но в последние дни ничего подобного не случалось, и я… забыла совсем про них.
— Нет, Катя, ты о таком даже не думай, — сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, ласковее. — Если бы это маньяк был, то он не стал бы ребенка выводить на вокзал, куда-то в людное место, да еще и с документами. Он бы его запер где-то… В общем, это маловероятно! Тут явно что-то семейное, что-то с матерью и отцом связанное. Хотя, признаю, поначалу я тоже на маньяка грешил! Потом с психиатром одним практикующим, знакомым моей коллеги Ольги, по телефону посоветовался, и он объяснил все тонкости.
Помолчав немного, давая ей возможность осознать сказанное, все-таки напомнил:
— Катя, борщ… Ты обещала!
Странная, непредсказуемая все-таки штука — наша жизнь! Вот же два часа назад, в своей собственной квартире мне хотелось убить женщину, которую я когда-то любил! Своими руками растерзать ее "друзей" — алкоголиков, повыбрасывать их со всеми шмотками — гитарами, бутылками, писаниной на мятых тетрадных листах прямо из окон! Я буквально дымился от ярости! И казалось, успокоиться никогда не смогу! И ведь бил и крушил, и кого-то, несмотря на руку в лангете, достал…
А сейчас сердце сжималось от нежности. И хотелось защищать и оберегать, хотелось видеть женскую улыбку, ласки хотелось и заботы… И пусть именно эта женщина дать всё это не могла, мне сейчас достаточно было и того, что вот она — села рядом… пусть через стол, но в одной комнате. Достаточно того, что погрела мне ужин, о котором давно мечтал, нарезала хлеб и сложила горкой на тарелочке примитивные бутерброды! Мне сейчас от того только хорошо было, что я не чувствовал в ней страха! Всего-то…
— И что, даже не покормишь меня с ложечки? — изобразил на лице изумление.
— Мне кажется, когда выбрасывал из своего подъезда этих странных людей, ты делал это обеими руками, — улыбнулась Катя.
— Да? А я и не заметил!
— Почему ты не спишь?
— Есть захотел.
— Врешь!
— Зачем сразу "врешь"? Не знаю, почему. Мысли донимают. Маринку жалко. Ребенок три дня, что меня не было, в аду жил! Как подумаю, что они там не только водку пили, но и наркотой баловались… Поэты, чтоб их! Ведь все, что угодно могло… Хм… Нет, Катя, ничего не могло случиться, все в порядке, Маринка со мной. И как только Гришку найдем, займусь документами. Лишу эту заразу, Инну, родительских прав — посмотрим тогда, как она зашевелится! Там, в квартире, нужно генеральную уборку делать! Бригаду этой… как ее, клининговой компании нанимать — окурки везде, бутылки, блевал кто-то в углу! Как ребенка туда…
— Пусть она пока у нас поживет.
— А я? — и я очень постарался посмотреть на нее самым умоляющим взглядом из своего арсенала, еле сдерживая довольный смех.
— И ты, — прошептала Катя.
31 глава. Катя
Второй раз за этот бесконечный день я засыпала спокойной. Как это ни странно, меня больше не пугал тот факт, что в нашей квартире, в соседней комнате даже, на диване, разложенном в зале, спал малознакомый мужчина. Хотя… ну какой же он "малознакомый"? Да я с родной сестрой столько не разговаривала давно! Да с кем, вообще, я столько, сколько с ним сегодня, в своей жизни разговаривала? И не вспомнить… Ведь утро почти, а мы не замолчали ни на минуту…
А говорить с Марком было даже увлекательнее, чем переписываться! Потому что это, оказывается, жутко интересно — следить за эмоциями другого человека, видеть их в глазах, в движениях рук, в мимике… А еще, оказывается, смотреть на то, как другой человек, как мужчина, ест, это заразительно! Мне и самой хотелось… И я не взяла себе бутерброд только потому, что не хотела от разговора отвлекаться! А вовсе не потому, что не смогла бы в его присутствии есть… Наверное, смогла бы…
И еще он там спит рядом с
