Волк отстранился ровно настолько, чтобы окинуть ее взглядом, обхватил ее рукой за затылок, а второй пробежался по ее телу, стаскивая блузку. Горящие губы коснулись ее шеи, спустились к ключицам и сомкнулись на ее груди, заставляя Рэд выгнуть спину и превращая ее вздохи в стон.

Эммон облизнул ее, резко и грубо, и двинулся дальше. Он поцеловал низ ее живота и начал за пояс стаскивать с нее штаны, касаясь губами каждого дюйма обнажающейся кожи. Стянул их полностью – Рэд ухватилась за его плечи, чтобы ногами отпихнуть одежду в сторону, – и взглянул на нее снизу вверх, сидя на коленях на золотой листве, будто кающийся грешник; глаза у него горели, темные волосы растрепались.

– Ты никогда не позволяла мне терять себя, Рэд, – проговорил он охрипшим голосом, ни на миг не переставая гладить ее тело, будто не в силах до конца поверить, что может держать ее в руках. – Ты тащила меня обратно каждый раз, даже когда я хотел тебя за это убить. А потому и я не позволю тебе потерять себя.

– Не потеряю. – Она ухватилась за его рубашку, стянула ее через голову и отбросила к деревьям. Потом тоже опустилась на колени, желая касаться его всей кожей и прижиматься к его груди так сильно, чтобы его шрамы отпечатались на ее теле. – Я не стану терять себя.

– Да, тени меня раздери, ты не станешь. – Он прильнул к ней распахнутыми губами. – Ты не посмеешь заставлять меня так сильно в тебе нуждаться только для того, чтобы потом пойти и убить себя, пытаясь распечатать врата. Поняла?

Она не ответила, но каждое ее движение и то, как она прижала его к земле и устроилась у него на бедрах, сказали все за нее.

Волк не позволил ей там оставаться. Она пробыла сверху достаточно, чтобы внутри ее родилось знакомое тянущее чувство, достаточно, чтобы лбы у них обоих покрылись испариной, несмотря на прохладу вечной осени, но потом Эммон схватил Рэд за талию, перекатил ее вбок, опрокинул спиной на землю и навис сверху.

– Слишком быстро, – сказал он, склоняясь для поцелуя и выходя из нее. Прижался ртом к ее бедру, к нежной коже в самом его верху. – Так все закончится слишком быстро, а я хочу, чтобы ты запомнила.

Рэд собралась ответить, что никогда не забывала, но тут его губы приникли к ней, и ничего разборчивого она произнести не смогла.

Начав ласкать ее, Эммон не прекращал до тех пор, пока Рэд не унесло к звездам, а тянущий жар внутри ее не разорвался искрами несколько раз. И только потом он снова оказался над ней и в ней, упираясь руками в землю по обе стороны от ее головы и закрывая плечами солнце.

Они не разговаривали. Не было нужды. И когда они вместе достигли пика, Эммон ее целовал.

Потом они лежали обнаженными среди деревьев, подсунув под головы плащ Рэд. Она прижималась щекой к его груди и слушала пронизанный лесом стук его сердца. Мысли у нее текли медленно и вяло, тянулись густым сонным сиропом.

И она увидела туман.

Только что она лежала рядом с Эммоном, и вдруг оказалась на ногах, хотя по-прежнему как-то чувствовала рядом его кожу и полотно своего плаща под боком. Но, осмотревшись, она убедилась, что рядом никого нет, – Рэд была одна, совсем одна в тумане. Значит, ей все это виделось в полусне.

Здесь она снова была одета. Во что-то длинное, светлое и тонкое, похожее на тот наряд, что был на ней в ночь благословения ее жертвы Волку. Рэд скривилась, потянув за прозрачную ткань. Тоже порождение сна, собирающего кусочки жизни, памяти и мечтаний и нелепым образом их сплетающего.

Только вот скользящий вокруг туман словно бы ее… ощупывал. И еще Рэд понимала, совершенно ясно, что за ней наблюдают.

В такой любви ты нуждалась. Животной, и яростной, и способной пустить кровь.

Она подскочила, обернулась – насколько это возможно во сне – и, сощурив глаза, всмотрелась в туман. Никто не появлялся, ничто не выдавало заговорившего с ней, хотя мужской голос и казался ей почти знакомым.

Это был сон, определенно, но чертовски странный сон.

От беспокойства у нее по лопаткам пробежали мурашки. Она скрестила руки.

– Ты кто?

Молчание длилось так долго, что она уже почти не ждала услышать ответ. И наконец: Я не знаю точно.

Туман медленно пополз в стороны, разлетаясь, как парок от дыхания в прохладном воздухе. И открыл ей, где она.

Дерево. Рэд оказалась в кроне дерева, прямо на огромной – шириной с ее собственный рост – ветви с пронизанной тонкими золотыми жилками белой корой.

Под ней, исчезая в бесконечном тумане, тянулся, казалось, на многие мили древесный ствол. Прищурившись, у самого основания этого непостижимо огромного дерева, окутанного снизу сумраком, можно было рассмотреть сплетения корней.

Почти такие же, какие она видела в зеркале.

Рэд упала на колени, склонилась над краем ветки так низко, как только осмелилась, и завопила в темноту:

– Нив!

Еще рано.

Голос казался усталым, но твердым, как у родителя, осадившего разыгравшееся дитя. Твой ключ при тебе. Твоя половина древа внутри тебя, но ей придется пройти путь до своей половины и отыскать собственный ключ. Наберись терпения.

Она нахмурилась. Голос доносился отовсюду разом, будто слова нашептывал сам туман. И все же он казался знакомым, словно неуловимое воспоминание, которое могло встать на свое место, стоило Рэд увидеть, кто с ней говорит. Она медленно поднялась и осторожно пошла к стволу.

Что-то на соседней ветке привлекло ее внимание, вспыхнув неестественно ярким цветом.

Яблоки. Три штуки – золотое, черное и кроваво-красное.

Древо есть ключ и есть зеркало, снова заговорил голос, разлетаясь в тумане. Древо есть, и его нет. Оно есть ты, и оно есть часть, хранимая в тебе.

– Я не понимаю, – пробормотала Рэд, не отрывая глаз от яблок.

Отзеркаленная сила и отзеркаленная любовь, отозвался голос. Вот что открывает Тенеземье. Открывает Сердцедрево. Открывает тебя.

– Это ровным счетом ничего не прояснило, – огрызнулась Рэд, но остаток едкого ответа застрял у нее в горле, как только она взглянула вперед.

Как только она увидела зеркало, растущее в стволе дерева.

То самое зеркало, которое она принесла с собой, которое так упрямо пыталась заставить показывать ей Нив. Сперва в нем отражалась она сама, наполовину лес, наполовину женщина, с дикими глазами и синяками от поцелуев. Потом по стеклу пробежала дрожь, и на миг проявился однотонный серый мир. И некто одновременно схожий с ней и совсем другой, с длинными черными волосами, темными провалами глаз и шипами на запястьях.

Нив.

Но едва Рэд бросилась вперед, забыв про ветку под ногами и бесконечную пустоту внизу, как сновидение исказилось и стало больше похоже на порождение ее усталого разума, чем на своеобразное подобие реальности. Шаги Рэд оказались слишком длинными и медленными, а вытянутые пальцы не сумели коснуться рамы зеркала. Оно провалилось назад и исчезло, а следом за ним в темноту упала и она сама.