Забираюсь на постель, но сон не идет. До утра еще далеко, и я лежу и считаю воображаемые звезды. Каждая из них гораздо ближе, чем видится: главное в нужный момент не опустить руку.

Мысль 14

Утром беды ничего не предвещает. Сильная доза анальгетика привела меня в чувства, и я встаю даже раньше Сойки — ладно, будем считать, что два часа сна до вечера будет достаточно. Шутки про переход на солнечную энергию уже кажутся не такими уж и шутками. На самое утро у нас запланирована тренировка: сначала в зале, потом на улице — по ориентированию, да и день сегодня хороший, последний перед Новым годом. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь, поэтому я хочу забыть о ночном приступе и повеселиться, как тогда, десять лет назад.

Я помню тот день до мельчайших деталей. Тридцать первого декабря после радиационной катастрофы позади осталось полгода — самого тяжелого года для нашей семьи. Брат погиб летом, ему было всего семнадцать, и он даже не работал полноценно, а проходил стажировку. Осенью обнаружились последствия облучения и у меня, и у дедушки: мне поставили диагноз, а деду все это дало осложнения на сердце. Мне было восемь, но уже тогда врачи дали понять, насколько все серьезно: я не вылезала из больниц, и только на одну неделю отпустили под страшную клятву родных, что они будут очень сильно меня беречь. За городом, на природе, где воздух чище, где снег белее и мягче, а звезды — ярче и ниже, жизнь и свобода ощущались совершенно по-другому. Почти впервые за полгода мама улыбалась, украшала пушистую елку и варила глинтвейн, дед дурачился и играл в снежки со мной, как будто забыл о возрасте. Ночью под бой часов он загадал вывести формулу лекарства, мама, как обычно, пожелала нам всем здоровья, и я сама не знаю кого просила, чтобы папа вернулся, а брату Олегу там было хорошо. Несмотря на то, что первая часть моего желания так и не сбылась тогда, я искренне надеялась, что сбылась хотя бы вторая. “Не все сразу” — сказала тогда мама, и я до сих пор надеюсь, верю, люблю.

Тот Новый год был пронизан теплой и нежной грустью, и наверное, поэтому следующий год тоже не задался. Моя болезнь осложнилась, мама потеряла работу в школе из-за механизации обучения, летом не стало дедушки, а следующий январь я встречала в больнице совсем одна: из-за тяжелых последствий домой не отпустили.

И поэтому мне снова так хочется праздника, добра и тепла в самую холодную и снежную ночь, простой, наивной детской радости в восемнадцать лет. С грустью думаю: Олежке сейчас могло быть двадцать семь. Кто-нибудь может подать мне знак, исполнилась десять лет назад наивная просьба маленькой девочки или нет?!

На гермостекло с другой стороны прилетает снежинка. Большая, белая, без светящихся лучей — настоящая. Прилипаю носом к стеклу: никогда не видела таких красивых! А лучистая снежинка, повисев немного прямо напротив моих глаз, вдруг срывается, подхваченная метелью, и исчезает среди миллионов других.

Да, я верю в сказки! И пусть в этом больном, несчастном, рассыпающемся на куски мире нет места чудесам, у меня они всегда останутся! Прикоснувшись ладонью к тому месту, где была снежинка, крепко сжимаю губы, чтобы не заплакать, и смотрю вдаль, в белое марево безмолвного вихря. И мне хочется верить, что это и правда весточка от моего старшего брата.

Не скучай. У меня все хорошо. Знаешь, здесь тоже есть снег и солнце. Только тебя нет. И никого из вас нет.

Мы могли бы сказать друг другу одно и то же, но больше никогда не заговорим и даже не увидимся.

…Тренировка помогает мне отвлечься. Разумеется, из-за метели ориентирование на улице отменяется, и наставники обещают “познакомить нас поближе с корпусом”, развесив контрольные пункты по плану всей базы, а пока что всем заниматься и не киснуть по пустякам — на этом невольно ловлю на себе пристальный взгляд самого старшего наставника, недавно разжалованного до третьей ступени Прометея.

Квест им и правда удается на славу: на базе, такой маленькой и обыкновенной снаружи и такой огромной и запутанной внутри, можно по-настоящему заблудиться. Предусмотрительные наставники определяют маршрут так, чтобы команды по пять человек не могли пересекаться, подсказывать друг другу, проходить в шлюзы с более высокой ступенью доступа, чем нам пока что можно, совать любопытный нос в закрытые отделы. И мы бегаем, как заведенные: с этажа на этаж, из отдела в отдел, из телепорта вверх-вниз по лестницам, ищем подсказки, шифры, едва-едва укладываемся в указанный тайминг и собираем кодовое слово. У нашей команды получается "Рассвет" — ну что ж, неплохо. Я познакомилась с ребятами из других отрядов: они все старше и опытнее, но общаться между отрядами никто не запрещает, помощь новичкам даже поощряется. И все бы хорошо, только меня угнетают мысли о том, что впереди еще одна тренировка… на целых четыре часа. Как прикажете дожить хотя бы до обеда…

Не могу не заметить, что и в зале у меня получается не так уж и плохо, да и все ребята стали гораздо крепче, смелее. Парни постепенно учатся разделять личное и служебное, мы с Сойкой и другими девушками учимся давать отпор тем, кто заведомо сильнее и опытнее. Тренировка уже не тянется бесконечно, три часа с небольшим перерывом пролетают, как один, и ближе к самому концу я даже не чувствую свинцовой усталости, как бывало раньше: если дадут недолгий отдых, я смогу собраться на вечер и даже не уснуть на середине. Хочу дождаться боя часов и снова загадать желание. Уже другое.

По дороге в очередной раз среди десятков других натыкаюсь на черно-белую гифографию, где в объектив смотрят совсем молодой Ветер и незнакомая девушка в форме: он целует ее в щеку и машет в кадр, она смущенно улыбается и треплет его волосы. Девушка так странно похожа на меня, только постарше лет на пять. Конечно, я бы и не заметила этого сходства, если бы каждый второй первокурсник не счел своим долгом пошутить на тему “а когда вы с ним сфотографироваться успели”, но сейчас хочу понять все раз и навсегда. Вынимаю гифку из рамки и прячу в несессер. Я верну, правда. Только уж очень хочется поговорить с наставником.

Из зеркала в комнате на меня смотрит заметно постройневшая девчонка. За целый прошедший месяц даже мне, хроническому