Ярослав прощается с мамой, подходит к Матвею, и я с трудом улавливаю, о чем они говорят, потому что сын сидит в песочнице, а это не слишком уж близко. Давыдов спрашивает, где мама, а у меня сердце в пляс убегает. Ребёнок не соврет, не сможет, не умеет! Да и не знает, что нужно прикрыть задницу своей трусихе маме.

Они о чем-то говорят, но я не слышу, а потом Ярослав поднимает взгляд и я клянусь, что смотрит мне прямо в глаза. Становится то ли смешно, что прячусь, то ли страшно, что он меня обнаружил. Не понимаю. Но мне точно неприятно, и видеться с ним абсолютно не хочется.

Но он уходит. То ли всё-таки не рассмотрел меня, то ли решил не допекать, но уходит, вручив перед этим Матвею какую-то конфету. Забыл, что ему нельзя шоколад?..

— По-моему, — начинает мама, когда я выхожу на улицу через пять минут, — он собирается тебя вернуть.

— Пусть вернёт себе адекватность, он не видел сына две недели и даже не остался с ним поболтать полчаса, — я злюсь на него. Он бросил нас, сломав ребенку все представления о хорошем отце, а теперь общается все хуже, забирая надежду на то, что он ему всё-таки нужен. Я всегда говорила, что Ярослав хороший отец, но сегодня… Не знаю. Мне просто обидно за моего малыша.

— Оль, не придирайся, он же мужчина.

— И что, мам? Не родитель? Я не залетела случайно, он хотел этого ребенка, и родился он в браке. Где ответственность?

— Какая ответственность? Сколько ему было-то? Двадцать три? — фыркает мама. Злится на меня. А я думаю, что и в двадцать три, и в двадцать два можно быть ответственным и отвечать за свои поступки. Ухаживать, цветы дарить, исправлять косяки свои… Я не могу не думать об Антоне, он точно живёт в моей голове.

— Ма…

— Забудь ты о прошлом, он был молодой и глупый, а чего ждать от молодого парня? Сейчас он одумался, взрослый, красивый, посмотри! Будешь нос воротить, так на всю жизнь одна и останешься.

— Не останусь. У меня Матвей есть. И тему мы закрыли, мама.

Глава 17. Антон

Завтра сборы. Оли нет. Телефон выключен, сообщения не доставлены, как достучаться до нее — без понятия. Стою под её подъездом уже третий час, но Оли на улице нет, в окнах нигде знакомая макушка не мелькает. Не разрешаю себе пойти стучать в каждую дверь, чтобы не скатываться до маньяка. Потому что я уже…

Выезжать утром. Встреча на вокзале рано, и я еду домой, чтобы хоть немного поспать.

Настроение паршиво-дерьмовое, не видеться с Крохой после всего, что между нами произошло — ад. Я переживаю, что что-то произошло помимо моих тараканов о том, что я ей нахер не нужен, и только мысли, что она отпросилась заранее, помогают не нервничать. Я не знаю, где она, что с ней, все ли в порядке. И это не тупое желание контролировать, это банальное переживание о человеке, который мне дорог.

Еду домой, пытаюсь отбросить тупые мысли, заказываю доставку по пути, потому что жрать хочется, и хмурюсь, когда вижу, что мне почти в полночь звонит Даша. Что ей нужно? Решили же всё.

— Антош, — говорит она не привычным приторным голосом, а запыхавшимся, испуганным, — ты сильно занят?

— Что случилось, Даш?

— Ничего особенного, я гуляла с подружкой, теперь иду домой, а за мной какой-то мужик. Мне пройти осталось три дома до своего, просто поговори со мной, пожалуйста, очень страшно, с тобой спокойнее.

У нее голос дрожит, слышу, как каблуки стучат быстро по асфальту, и сердце падает. Переживал, чтобы с Крохой все было в порядке, а тут рыжая влипла.

— Горе ты, Даша. Куда ехать?

— Никуда не надо, мне два дома осталось, я у семнадцатого уже! — говорит она громче, понимаю, чтобы тот козел слышал, что она о своем местонахождении рассказала кому-то. Умничка, Даша, мозги работают.

— Давно идёт за тобой? — психую, что помочь ничем не могу.

— Как во дворы свернула, не видела его до этого, а тут сразу из-за угла появился. Страшно, но он замедлился, когда я тебе позвонила, и ещё тут фонари хорошо горят, я почти прибежала.

— Даш, ну как так… Такси не ходит? Я есть, в конце концов!

Болтаем ещё пару минут, доезжаю до дома ровно тогда, когда Даша уже в полной безопасности укрывается одеялом в своей комнате. Заканчиваю разговор, а страхи ещё сильнее разгоняются. Таких отморозков же пруд пруди, им только повод дай за красивой девчонкой плестись. А Оля у меня красивая. Самая, вообще-то. Ещё больше переживаю. Ещё и телефон отключен, ну сука…

Почти не сплю, гоняю мысли, собираю сумку, два раза хожу в душ, чтобы прийти в себя. Утром сборы, а мы так и не встретились, и будет счастье, если мы не встретились и не поговорили только потому, что у Оли были какие-то дела.

В четыре утра звонит телефон, беру трубку быстро, надеясь услышать Олю. Но нет. Тренер.

— Сборы отменяются, на базе, где нас должны были принять, случился пожар, они закрылись на ремонт и проверку всей проводки. Так что, завтра тренировка по расписанию, о дальнейших действиях расскажу тоже завтра. Отбой.

То, что база сгорела — дерьмово. То, что сборов не будет — грустно. Но то, что с Крохой на три недели расставаться не придется — счастье.

Дух поднимается, сразу планы какие-то, мысли… Засыпаю, когда наконец-то сам от себя отваливаю, вырубаюсь за секунду, уставший и вымотанный то ли мыслями дурацкими, то ли хер знает чем.

Утром пишу Дашке, спросить, все ли в порядке у нее, и замечаю, что все мои сообщения Крохе доставлены и даже прочитаны. Включила телефон?

Звоню, но трубку брать она не собирается, игнорит, как будто мы чужие друг другу люди. Сообщения прочитала, но не отвечает, всё? Опять меня швырнуть решила? Туда-сюда как котенка лишайного, то хочу, то не надо мне такое счастье, то верните, то заберите всё-таки.

Раздражает уже, почему нельзя нормально один раз мне сказать, чтобы я отвалил, если ей со мной ничего