Шрифт:
Закладка:
Поднимаю подушку, ухмыляясь себе под нос, снова вспоминая все, что тут было вчера вечером. Замечаю резинку, не раздумывая надеваю себе на запястье рядом с часами. Будет талисманом моим. И Оля как будто бы всегда рядом, хотя бы фантомно.
В кабинете ожидаемо ни черта не находится. Какие-то бумажки исписаны всякой ерундой, а блокнот заполнен исключительно планом тренировок. Глупо было надеяться, что она оставит свой номер телефона на самом видном месте, но попытаться стоило.
Где его взять? У Палыча просить нет смысла, он не даст, может… Алёна! Точно! Наверняка они обменялись телефонами.
Бегу в медпункт, застаю картину, как Серёга выходит оттуда, хлопая дверью, и стремительно удаляется к выходу. Он умеет злиться? Вау.
— Тук-тук, — говорю, одновременно постукивая и открывая дверь. Алёнка сидит на кушетке, вся в слезах, и мне как девчонке сплетнице становится интересно, что произошло у них с нашим влюбленным Ромео, который уже полгода не может (или не мог?) признаться ей в чувствах. — Ален, ты в порядке?
— Да-да, — она вскакивает и стирает слезы со щек, пытаясь улыбаться, — все хорошо. Что у тебя? Снова шея?
— Не, все в порядке слава богу. Ален… есть номер Оли нашей? Она уехала куда-то, а мне очень надо спросить у неё кое-что по тренировкам, — вру безбожно, но не хочется подставлять тренера и орать на каждом шагу, что мне срочно нужно узнать, куда она сбежала после нашего секса.
— Она запретила давать её номер кому-либо, и тебе, кстати, в первую очередь. Так что обратись к Виктору Павловичу.
— Ален… ну пожалуйста. Мне очень нужна именно она.
— Все вы так говорите, — шепчет со слезами снова, да что происходит?! — Я обещала ей, Антон.
— Я тебя не сдам, клянусь. Но мне очень надо, Алёнушка, миленькая, ну солнышко наше…
— Ой мягко стелешь ты, Ковалёв, — она улыбается наконец-то и достает телефон из кармана халата. Да! — Записывай, черт с тобой, мне она все равно уже ничего не сделает…
★★★
Абонент не абонент. И сообщения не доставлены. Звоню и пишу ей до глубокой ночи, но телефон выключен, достучаться невозможно.
Следующим утром картина не меняется, и в комплексе её по-прежнему нет. Я не понимаю, что за херня происходит, и меня дико бесит, что до отъезда на сборы мы даже никак не поговорим… И что делать?!
Глава 16. Оля
Домываю вторую тарелку, а руки дрожат так, как будто таскала тяжеленные мешки. Второй день не могу избавиться от какого-то странного ощущения, которое почти душит меня своими лапами, не давая спокойно жить. То ли предателем себя чувствую, то ли дурой со слабой волей — не решила ещё, но то, что спать с Ковалёвым идея была однозначно дерьмовая, я поняла. Небольшой засос над ключицей не дает забыть о моём помешательстве, и я как в прострации хожу, пытаясь вытеснить из головы воспоминания.
Но они не вытесняются. Сидят там настолько крепко, что становится немного неловко. Как будто Антон ходит за мной по пятам и весь наш секс мне показывает на телефоне снятым видео. И все, кто рядом, это видят тоже. И становится дико. Приехала к маме, а думать об этом перестать не могу… Живот горячими волнами окатывает, щёки краснеют, а руки еще сильнее дрожат. Опускаю только взятую в руки чашку обратно в раковину и опираюсь руками на столешницу, пытаясь восстановить дыхание. Бо-о-о-оже, это выше моих сил. Воспоминания настолько чёткие, что становится страшно от мысли, нормально ли это вообще. Острое ощущение того, что Антон рядом, меня не отпускает. Вот точно сейчас подойдет, оставит поцелуй на шее, и…
— Мама, мама, смотли, кого я нашёл!
Матвей врывается в кухню, держа что-то в ладонях, и с его любовью ко всему живому, мне остаётся только надеяться, что там не паук.
Присаживаюсь на корточки перед лучшим мужчиной в моей жизни, пока он щебечет мне, как спас это нечто из пасти кота. Мой храбрый рыцарь.
А в руках у него ящерка. Совсем небольшая, но в его ладошках кажется довольно крупной, испуганная, не убегает никуда, спокойно сидит в ожидании своей участи. Какое же знакомое состояние…
— Мамочка, давай её себе оставим? Я буду её колмить! — спрашивает Матвей. Ребёнок просто фонд спасения животных. Была бы его воля, мы бы жили уже с сорока котами, тридцатью собаками, а ещё кроликами, бабочками, гусеницами, обязательно кузнечиками и ещё всеми живыми, кого Матвей решил бы спасти. У нас живёт две кошки и попугай, всех мы нашли на улице, даже последнего, у него была перебита лапа. У мамы в доме уже шестеро котов. Шестеро! Наша квартира столько не вместит даже при большом желании, а он всё тащит и тащит… У него большое и доброе сердце, я очень горжусь им. Но жить с ящеркой не очень-то хочется…
— Матюш, ей будет гораздо лучше в природе. Она убежит в траву, будет ловить мух и бегать, куда ей захочется. А если у неё семья? А мы заберем. Представляешь, как будут плакать её детки?
Задумывается. Хмурит свои почти незаметные белоснежные брови, анализирует мои слова. Пятилетний аналитик, который никак не может осилить букву «р».
— Да, я не хотел бы, чтобы тебя у меня кто-то заблал. Отпущу её.
— Правильно, малыш, — договорить не успеваю, как он убегает на улицу, видимо, отпустить ящерку.
Заберут… Матвей очень ревнивый мальчик, если дело касается меня. После того, как с Ярославом мы расстались и жить с Матвеем мы стали вдвоём, он очень изменился. Развод повлиял на нашего сына, как бы я не пыталась сохранить его моральное состояние в норме. Он стал очень ревнивым, не переносит чужих мужчин рядом со мной, боится, что я его тоже брошу, как это сделал папа.
Летом Матвей живёт у мамы за городом, а я приезжаю на каждые выходные,