Шрифт:
Закладка:
В следующем 1195 году чжурчжэньские войска под командованием Иламина и Ваньгинь Аньго двинулись в сторону озера Хулун и захватили четырнадцать куреней племен хатагин и салжуд. На этот раз на подмогу чжурчжэням выступило татарское воинство во главе с Мэгужин султом, которое захватило много добра.
Однако действия татар были осуждены находившимся при войсках журчжэньским сановником Цзя Гу Цин Чэнем, так как добыча самих чжурчжэней оказалась незначительной. На большую же часть добычи посягнули татары. Это и послужило причиной военного конфликта, разгоревшегося между татарами и чжурчжэнями, и обвинений в предательстве, обращенных в адрес татар»[336].
Поскольку татары «не изъявили покорности» журчжэньскому императору, как прежде, Алтан-хан не стал на этот раз церемониться со своим строптивым вассалом и в 1196 году пошел на него войной.
Чингисхан, только-только замирившийся с журхинцами, получил известие о том, что чжурчжэньская рать под водительством Вангин чинсана сразилась со своенравными, несговорчивыми татарами Мэгужин султа и обратила их в бегство по направлению местности Улз.
Дабы отомстить татарам за своих предков, которые при непосредственном участии ворогов-татар в разное время были пленены, а затем приняли мученическую смерть, Чингисхан решил соучаствовать в их окончательном разгроме. Священное отмщение татарам за отца и других сородичей (кровную месть никто не отменял) стало делом чести для Чингисхана, следовавшего указанному выше принципу «отмщением отомстить за поругание над сродниками».
Он отослал гонцов к Торил-хану хэрэйдскому и Сача бэхи журхинскому с призывом вступить в сражение против ворогов-татар. Чингисхан и тут же откликнувшийся на его призыв Торил-хан прождали журхинцев шесть дней. Поняв, что ожидание тщетно, они выступили на соединение с чжурчжэньской ратью Вангин чинсана в направлении реки Улз.
Монгольский военный историк Х. Шагдар, задавшись вопросом: «Почему журхинцы в период обострения отношений с Чингисханом все же не приняли участие в походе на татар?», писал: «Во-первых, очевидно, по мнению вождей племени журхин этот поход был отнюдь не актом возмездия «за погубленных предков»; во-вторых, их предводители отказались присоединиться со своим войском к Чингисхану, потому что больше не желали подчиняться его власти. Подтверждением тому явились последовавшие после похода на татар события; в-третьих, для Тэмужина, который под покровительством Торил-хана значительно укрепил свои позиции, разгром татар способствовал бы еще большему росту его авторитета и могущества. А это противоречило политическим целям журхинских предводителей Сача бэхи и Тайчу»[337].
К тому времени, когда войска Тэмужина и Торил-хана подошли к месту боев, войска Алтан-хана вместо того, чтобы попытаться развить свой успех, принялись разорять татарские стойбища. Воспользовавшись этим, татарское войско отступило до реки Улз, на берегу которой, используя естественную преграду с тыла, заняло оборону.
После победоносного сражения войск Чингисхана и Торил-хана против татарских племен на реке Улз. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР).
Тем не менее сопротивление татарских войск монголами было подавлено, предводитель татар Мэгужин султ попал в плен, были захвачены многочисленные трофеи.
Анализируя ход сражения на реке Улз, Х. Шагдар писал: «Невольно возникает вопрос: почему войско Вангин чинсана… не приняло участие в сражении на реке Улз, а вместо этого занималось грабежом мирного татарского населения? Ответ на этот вопрос следует искать в государственной политике цзиньцев. Обратившись к монгольским аймакам с призывом повоевать татар, цзиньцы ожидали, кто откликнется на их призыв, а кто проигнорирует. Цель цзиньцев состояло не в том, чтобы поголовно уничтожить татар; они лишь стремились снова «столкнуть лбами» татар и монголов. Это было продолжением их политики «уничтожения варваров руками самих же варваров». Именно поэтому цзиньцы не предпринимали решительных действий, ожидая прихода монгольских «союзников», а по окончании сражения поспешили возвратиться восвояси, так и не покончив с татарами навсегда.
У Тэмужина и Торил-хана, оказавшихся втянутыми в государственную политику Алтан-хана, были и свои собственные стратегические и тактические задачи, которые они реализовали в этом походе. К заключению временного союза с Алтан-ханом их толкала угроза, которая исходила от создававшегося на их западных рубежах союза племен во главе с найманами…
Укрепив «дружбу» с Алтан-ханом, Тэмужин обезопасил себя от нападения с востока и создал благоприятные условия для создания единого монгольского государства»[338].
Чжурчжэни, многие десятилетия в своей политике по отношению северных кочевых племен делавшие ставку на татар, узнав о столь своевременной поддержке со стороны монголов и хэрэйдов, по-видимому, вознамерились «поменять лошадей» и принялись оказывать почести новым потенциальным союзникам-вассалам.
Главнокомандующий чжурчжэньских войск «пожаловал Чингисхану титул жаут хури («могущественный ноён»), по современному толкованию, чжаотао, т. е. чин пограничного чиновника-военачальника, призванного привлекать местное население (чжао) на службу цзиньской династии и в случае неповиновения и беспорядков на границе карать виновных и непокорных (тао)»[339].
С одной стороны, это выделяло Чингисхана среди соседних племен и народов, повышало престиж его улуса, а с другой стороны, де-факто означало его вассальную зависимость от Алтан-хана.
Что касается пожалованного Торил-хану все тем же чжурчжэньским главнокомандующим титула «вана», «достаточно высокого звания, соответствующего великому князю или государю вассального государства»[340], то авторы «Сокровенного сказания монголов» и «Сборника летописей» сообщают об этом без особых комментариев и воодушевления. По-видимому, потому что «таким образом Торил-хан, или, теперь, Ван-хан (Он-хан. — А. М.) стал самой значительной фигурой в монгольской степи как по силам, так и по своему званию, подкрепленному авторитетом империи Цзинь. Значение Чингисхана на его фоне было куда скромнее…»[341]
При этом не следует забывать, что, привлекая на свою сторону нового вассала взамен татар, чжурчжэни оставались верны своей «степной политике»: «сеять раздоры между племенами, чтобы поддерживать их вечные междоусобные войны и оберегать, таким образом, себя от угрозы со стороны кочевников»[342].
Тем не менее участие в разгроме части татарских племен обернулось для Чингисхана выгодой во всех отношениях: «он остановил Мэгужин султа, разбил его войско, его (самого) схватил и убил, а все его табуны, стада и имущество захватил… его войско и подчиненные обогатились добычей»[343].
Не менее важно и то, что эта победа Чингисхана «значительно ослабила могущество злейших врагов, татарских племен, и на некоторое время отсрочила опасность их новых набегов на улус «Хамаг Монгол» (Все Монголы). С другой стороны, почести, оказанные ему чжурчжэнями за помощь в наведении порядка на северо-восточных окраинах империи Цзинь, повысили авторитет Чингисхана среди степной аристократии»[344]; он приобрел «доверенность императора нючжэй[345], который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его (Чингисхана. — А. М.) честолюбивые замыслы»[346].
Российский востоковед
