— Это не вам решать, полковник, — мне напомнили мое место.

— Знаете, генерал, как говорят? На войну не просятся, но от нее и не бегают.

— С таким речами вы будете пользоваться популярностью в столице…

Я чувствовал, что Куропаткину плевать на меня, на мои аргументы. Было что-то важное лично для него, в чем я ему мешал, и это перевешивало любые риски. Так, может?..

— Алексей Николаевич, вы же понимаете, что мне плевать на политические очки, которые мне принесет этот перевод, — я решил сделать ставку на свою репутацию, ту, о которой мне рассказал Одишелидзе. Пусть хоть в этом интриги хитрого грузина принесут пользу.

— Что вы имеете в виду? — генерал насмешливо смотрел мне прямо в глаза.

— Кажется, я не очень хорош в намеках. Давайте лучше прямо, — я рухнул обратно в свое кресло. — Знаете, я ведь читал ваши работы, читал, как вы разбирали подобные кампании, когда одна из сторон по-кутузовски отходит, чтобы собрать силы и потом дать главный бой на своих условиях. Так вот в них вы всегда предельно четко выделяли: нельзя в таком случае соглашаться на малые сражения помимо тех, что необходимы для маневра. А то враг, почувствовав вкус победы, к решающему моменту станет гораздо сильнее, чем был изначально.

— Вы не забываетесь, полковник? — новый поворот в беседе Куропаткину совсем не понравился.

— Я вам в лоб говорю. Отправив сначала корпус Засулича, потом Одишелидзе, при этом выделив каждому из них немного меньше войск, чем было у врага, вы фактически гарантировали текущий статус-кво. Даже без военного гения японцев — а тут они превзошли все ожидания — второй корпус ни разу не мог победить. При этом осторожные командиры гарантировали, что он и не проиграет. Как результат: минимальные потери и отступление с нашей стороны и энтузиазм у японцев. Все по вашим учебникам![1]

— А давайте продолжим, — Куропаткин почувствовал что-то в моем тоне и успокоился. — Чего, по-вашему, я хотел добиться?

— Как я сказал, я не интересуюсь политикой, но… Если вспомнить Кутузова, то в начале войны он был в опале, но потом победы врага и наше отступление дали ему власть, достаточную, чтобы по его слову оставили и сожгли Москву. А после победы его влияние и репутация чуть ли не сравнялись с влиянием и репутацией самого Александра.

— Хватит! — оборвал меня Куропаткин. — Никто и никогда не собирается сравняться с царями! О таком не стоит не только говорить, но и думать.

— Зато о чем я могу думать, так это о том, что будет дальше. Если я прав, то рано или поздно придет время побеждать. И тогда разве вам не пригодится генерал, который понимает ваши планы и который умеет побеждать японцев?

— Генерал? — Куропаткин усмехнулся на мою оговорку. — Что ж, я вас услышал, полковник, и тогда, раз вы готовы в будущем смирять свою жажду крови, я дам вам шанс.

И главнокомандующий всеми нашими силами в Маньчжурии принялся расписывать мне свое видение ситуации. Сейчас к нашим позициям подходили три японские армии. Куроки наступал со стороны Кореи, от Ляодуна вдоль железной дороги двигался Оку и между ними формировалась на ходу и догоняла остальных будущая армия Нодзу. В моей истории на всех них вместе приходилось примерно 120 тысяч японцев, теперь с учетом мясорубки у Вафангоу уже наверняка меньше. По мнению же разведки и Куропаткина врагов, наоборот, было в два с половиной раза больше. И если по Куроки и Нодзу цифры были примерно похожие на правду, то вот Оку неожиданно приписали аж невозможные 200 тысяч.

— Таким образом, рассчитывать на успешные операции на юге нет никакой возможности, — подвел итог Куропаткин. — Мы будем отходить от частей Оку в сторону укреплений Ляояна и готовиться к бою уже с их поддержкой.

Спорить и пытаться убеждать его в слабости врага сейчас было бы глупо: точно не после того, как я пообещал держать себя в руках, чтобы остаться в Маньчжурии. Но хотя бы попытаться я был обязан.

— Простите. Но откуда у Оку может быть столько сил? Вы же смотрели наши донесения о бое у Вафангоу, японцев точно было меньше.

— Разведка уверена, что Ояма снял часть дивизий с Квантуна, ослабив Ноги. Но это и неплохо. Порт-Артуру будет полгече, а мы и так справимся. Когда придет время. И… Здесь скажу прямо, в этом есть и ваша заслуга. Ваш рейд к Цзиньчжоу, который заставил японцев понять, что оставлять слишком много сил в тылу было бы чересчур опрометчиво — за него и за его поддержку моих планов я вам искренне благодарен.

— Спасибо. Значит, Ялу и Вафангоу были лишними, а вот на Квантуне я молодец?

— Все верно, — Куропаткин усмехнулся. — Так вот, боюсь, когда враг перед вами будет столь силен, вы снова не удержитесь. Поэтому на юге вы не останетесь, а вот на восточном фланге 2-й корпус мог бы и пригодиться. Уже скоро генерал Бильдерлинг ударит Куроки навстречу, чтобы потрепать его…

— Опять малыми силами? — не удержался я и скрипнул зубами.

— Зачем же повторяться? Генерал Бильдерлинг получит в полтора раза больше солдат, чем будет у Куроки, вот только у меня есть сомнения, что он сможет реализовать это преимущество в горах и на марше.

— Опять небольшие потери, ощущение паники, мотивация у японцев и… Наконец, решающий бой у Ляояна?

Интересно, что бы сейчас сказал Куропаткин, если бы знал, что настолько раздразнит японцев, что и там потерпит поражение? Ради чего же он рискует?

— Все верно, — Куропаткин, кажется, даже представить не мог, что все может пойти совсем не так, как он запланировал. — Вы со 2-м Сибирским расположитесь возле старой китайской крепости Лилиенгоу, это в десяти верстах к северо-востоку от Ляояна. Приводите себя в порядок и, как придет время, прикроете отступающему Бильдерлингу его левый фланг. В большом сражении останетесь там же, но помните: никакой самодеятельности. Главная задача — держать линию, идти вперед — только после моего приказа. Все понятно?

— Но нам можно будет победить? Хотя бы на этот раз? — я сжал кулаки.

— На этот раз можно. Терять укрепления Ляояна было бы излишне расточительно, — голос Куропаткина звучал все-так же вкрадчиво,