По очереди занимали вражеский лежак и рассматривали через прицел снайперки наши собственные позиции. Оптика позволяла видеть в деталях не только наше расположение, но и, кажется, даже выражение лиц тех, кто там остался. Если бы лежавший здесь снайпер имел желание или получил приказ открыть огонь, зарубок на его прикладе непременно бы прибавилось. Мишенью для него мог бы послужить любой из нас.

Вот оно очередное напоминание о том, что здесь наши маршруты и маршруты старухи в саване и с косой переплетены и составляют единый дьявольский орнамент.

Подобный вывод оптимизма на ближайшее будущее не прибавляет. Впрочем, разве время смаковать подобные эмоции? Самый рациональный вывод из увиденного: чаще организовывать подобные выходы в территорию, прилегающую к нашему положаю. Ради нашей же безопасности.

* * *

Самые разные мысли лезут в голову во время караула, во время хождений по горам, во время привалов и перекуров. От воспоминаний на мелочно-бытовые темы до масштабных философско-политических обобщений.

Часто пытаюсь определить для себя и своих боевых товарищей место в нынешнем социально-геополитическом раскладе. Звучит нескромно, попахивает ничем не прикрытой гордыней, но… Мы – патриоты, мы – пассионарии. Используя термин из советского лексикона, мы – люди с активной жизненной позицией.

Кажется, это – факт неоспоримый, не вызывающий сомнения не только у наших друзей, но и у наших врагов.

Вот только почему реализовывать свой недюжинный потенциал мы рванули «за три моря»? Неужели нельзя дать волю своим чувствам и своей энергии в России, в пределах своего Отечества? Тем более, что обстановка на Родине такова, что, кажется, именно там должны быть востребованы наша энергия, наша отвага, наша жертвенность. Неужели бескрайние просторы России оказались нам тесны для реализации нашего потенциала? Или не так уж и нужны мы своему Отечеству, если оказались здесь, «за тридевять земель»? Понятно, сербы – братья. Ясно, их беды – наши беды. Только что может быть важнее проблем Родины? Разве все места в окопах (в переносном и самом прямом смысле этого слова) на её территории заняты? Или наше присутствие здесь кому-то откровенно нежелательно? Или судьба у России такая трудная, что даже её сыновья не могут сейчас ей помочь?

Вопросы… Вопросы… Думаю, ни нынешние политологи и социологи, ни будущие их коллеги так и не смогут дать на них исчерпывающих ответов.

* * *

Вот уже сутки назойливо крутится в мозгу строчка В. Высоцкого: «Мне этот бой не забыть нипочем, / Смертью пропитан воздух…»

Даже те, кто воюет на этой земле уже четыре-пять месяцев, в подобный переплет не попадали. Бой шел шесть часов. Мусульмане наступали с трех сторон. При поддержке минометов и пушек. У нас трое убитых. Трое раненых. Та жизнь, которой мы жили до этого, с учетом всех перестрелок, рейдов, разведок и т. п. – шутливое недоразумение по сравнению с тем, что обрушилось на нас за эти шесть часов. Каждый, переживший их, имеет полное право ежегодно отмечать день 12 апреля как день своего второго рождения.

* * *

Набирает обороты резонанс малосимпатичной истории с определением состава караула в злополучную ночь на 12 апреля на высоту Заглавок. Верно, в ту ночь на позиции, согласно вроде бы как оговоренному ранее графику, должна была быть не только наша «мужицкая» смена, но и смена чисто «казачья» («станица», как по-прежнему горделиво величают они сами себя). Верно, казаки сорвались с позиции в казарму «качать права» сербским командирам по поводу пусть пустячных, вовремя не выданных денег. Верно, мы, оставшиеся на положае, против отъезда казаков не возражали. Впрочем, разве могли что-то изменить наши возражения? Вопрос такой же риторический, как и вопрос о том, кто же мог знать, что случится чуть позднее на том самом положае? Вот и появилась в отряде благодатная почва для слухов: не уехали бы тогда казаки «воевать за свои гроши» – бой не был бы таким кровопролитным, меньше было бы жертв и т. д.

Конфликт пока тлеет, но кто знает, чем всё обернется, когда «возвращение к теме» совпадет с очередной пьянкой? Самое время вспомнить, что каждый из нас «при стволе» с заряженными магазинами круглые сутки. Оружейных комнат с железными дверями и замками в этих условиях быть просто не может.

* * *

Восстановить в строгой последовательности все подробности этого дня невозможно. Мысли перескакивают с детали на деталь, но все детали представляются несущественными. Внутри пусто. Ни страха. Ни горечи. Ничего. Только жуткая гулкая пустота. Наверное, это и есть то, что называют отрывистым словом «шок».

Таково ощущение внутреннее, а снаружи… Болят мышцы груди. Это после того, как волок на пару с казаком Сашкой П. положенного на одеяло убитого Костю Б. Правду говорят, будто покойники становятся тяжелее. Его убило ровно на двадцатой минуте боя. Осколком. В голову. Не спасла чудом раздобытая Костей каска. Не спасли иконки, что бережно хранил он в нагрудном кармане. Осколок залетел под каску, снес верхнюю часть лба. Каска полна мозга и темной загустевшей крови. Этой же кровью перепачкан и новенький китель Кости. Всё это случилось с парнем в неполный двадцать один год. В Югославии он не пробыл и недели.

Двумя днями раньше мы ездили вместе в маленький городок Р. Звонить в Россию. Костя звонил матери и своей девушке. С матерью говорил не больше двадцати секунд – отрывисто сообщил стандартное «жив-здоров», потом, переменившись лицом, буркнул: «Всё, до свидания» – и положил трубку. Нам пожаловался: «Вот, опять причитать начала». Кто знал, что мать и сын разговаривали тогда в последний раз?

В разговоре на обратной дороге выяснилось, что, уезжая в Югославию, Костя не сказал домашним об истинных целях поездки. Наврал, будто едет что-то строить, восстанавливать дома́,короче, «гуманитарный стройотряд» и т. д. Берег сердце и нервы родителей, которые уже были к тому времени в разводе14.

* * *

Двое других, погибших вчера – Володька-Перископ и Димка-Мент. Тот самый Перископ, под началом которого бороздили мы не так давно склоны боснийских гор. Прости, Володька, за все недобрые слова в твой адрес. Прости за все хлопоты и волнения, что причинили мы, твои подчиненные, тебе – командиру – за время этого рейда. Кто же знал, что всё так случится!

В Питере у Перископа осталось двое детей. Каким запомнили они своего отца? Знали, куда и чего ради отправляется он? Судьба… Когда-то Володька удивлял всех чудным пятнистым американским бронежилетом. Легким, прочным,