Конечно, это всего лишь самообман, попытка спрятаться, передохнуть, а завтра он вернется в избушку с печкой, к людям, будет с ними, будет заниматься тем, чем занимался до этого, до такой вот ночи, и он останется таким же, как был. И время от времени будет вспоминать эти скалы, мечтая и боясь снова прийти сюда.

Шипят и потрескивают дровишки, однотонно ревет Енисей. Никого вокруг, ни огонька жилища, только ночь, вода и камень, и небо огромное, черное, украшенное тусклой желтизной сотен пятнышек-звезд.

Долго-долго продолжается ночь, и рассвета не надо, не надо сна, людей, ничего, кроме колыханья воды, этого неба и тишины.

…А под утро задул ледяной, до костей пробирающий ветер. Грязный рассвет расползался медленно и тяжело. Появились сплошные низкие тучи, запахло снегом. Теперь уже не до созерцания и отдыха – надо спешить домой, под крышу, в тепло…

Тучи сталкивались, громоздились одна на другую, заваливали небо своими серыми бесформенными телами. И вот повалили крупные хлопья, таяли на земле, на камнях, а на траву ложились неровным, дырявым покрывалом.

На вечернем автобусе Сергей отправился в Минусинск. Перед тем зашел к Наде, предупредил, что его не будет два-три дня, надо съездить за вещами.

– Так вы в город? Ах, погодите минутку, Сергей Андреич, я денег вынесу, детишкам вот яблочков бы купить. Купите?

– Конечно. У меня деньги есть, потом рассчитаемся…

Но Надя наотрез отказалась, убежала в избу. Вынесла десятитысячную бумажку.

– Вот, на сколь там хватит. К нам чтой-то не возят теперь ничего, а ребятам витамины нужны же, и так, считай, на одних картошках-капустах растут…

В салоне автобуса было темно, лишь в закутке водителя светилась лампочка. Пассажиры дремали, за окнами бесился ветер, песком стучал в стекла сухой, колючий снег… Грустно, тоскливо людям в такие минуты, тяжело, зябко ожившей было земле.

Около часа езды, а там город, лица давно знакомых ребят, многоэтажки, по-своему красивые и дорогие, автомобили, светофоры, ларьки. И теперь, сидя в маленьком темном «пазике», чувствовал Сергей, что все-таки город близок, нужен ему, а село, ночь у костра – это всего лишь как отпуск, туристский поход. И всегда так бывало – пока живет в городе, он давит, душит, мешает, но нескольких дней, проведенных вне его, хватает, чтоб появились желание и потребность вернуться.

Глава третья

Небольшой – тысяч семьдесят населения – Минусинск за обилие художников, их шумную жизнь, частые выставки называют «сибирский Париж». Неизвестно, кому первому пришло в голову столь смелое сравнение, кто первым произнес его, но «сибирский Париж» прижилось и даже появляется время от времени в местных газетах, в колонке новостей культуры, по поводу открытия новой выставки или участия минусинских художников в каких-нибудь мероприятиях за пределами района. Некоторые с успехом выставляются в Красноярске, Новосибирске, Москве, в Швеции, Англии, частенько продают картины, но денег на жизнь не хватает, и живут кто где и как придется, о настоящих мастерских и говорить нечего – их попросту нет; выглядят художники, мягко говоря, не особенно цивилизованно. Нередко можно видеть, как идет по улице ватага страшно заросших, в несуразной одежде людей; кричат они, о чем-то вечно спорят, смеются, подсчитывают гроши, выгадывая, как бы побольше прикупить выпивки, мало заботясь о закуске.

Есть в Минусинске театр, открытый в конце прошлого века, когда город был столицей огромного процветающего округа; музей (самый старый и большой в южной Сибири), музыкальная и художественная школы. Все они если и не знамениты, то известны далеко вокруг. Драматический театр с удовольствием приглашают на гастроли в Кемерово, Иркутск, Красноярск, в музее хранится богатейшее собрание экспонатов и документов по истории Сибири. Музыкальная школа тоже старая и крепкая, и многие из ее учеников становятся профессиональными музыкантами. А художественную школу называют чуть ли не уникальной – учат здесь детей такому, о чем знают даже далеко не все профессиональные художники: работа с земляными красками, изучение и копирование петроглифов, зарисовка археологических раскопок, фиксация находок…

При школе этой – маленькая картинная галерея, где каждый месяц открывается новая выставка. Два раза в год общие – художников юга Красноярского края и Хакасии, иногда чья-нибудь персональная, а чаще – из частных собраний, из фонда галереи и музея, завозят время от времени передвижные… Школа объединяет художников: кто-то здесь учился, другие преподавали, третьи приходят просто потому что художники. Сидят в комнатушке, называемой «натюрмортный фонд», выпивают, беседуют.

Было поздно, школа давно закрыта, а кто там сейчас сторожем, Сергей не знал. Поэтому направился к Алексею Пашину, живущему тут рядом, в двухэтажном кирпичном особняке середины прошлого века.

Уже стемнело, центральная часть города безлюдна, здание музея напоминает заброшенный, полный привидений дворец; рядом с ним Спасская церковь, освященная в 1814 году.

Через дорогу – тоже старинное здание – драмтеатр. А вокруг одно– и двухэтажные домики с узорами из кирпича вокруг окон и под кровлей. Вот центр старой части Минусинска.

Дом, где живет Пашин, наверное, когда-то принадлежал богатому купцу или чиновнику, а теперь в нем четыре семьи: две занимают нижний этаж и две – верхний. У Алексея и его жены комната и кухня; кухня в придачу еще и мастерская Пашина. Больше нет никакого даже чуланчика, и картины стоят и висят повсюду, свернутыми в рулон копятся за шкафом и под кроватью. Раньше их квартирка служила, по-видимому, хозяйственным помещением, а затем уж стала пригодной для жилья. Жена Алексея, Даша, сирота, выросшая у набожной старушки, почти при церкви, вышла за такого же безродного человека, лет на десять старше ее. Алексей, хоть и несколько раз ездил по приглашению в Швецию со своими картинами, выпустил там альбомчик и был одно время модным открытием, не скопил на приличный дом, о котором мечтал, годами перебивался с хлеба на картошку, периодами пил, тратил заработанные деньги на покупку красок, кистей, лака, страшно дорогого шерстяного холста… Теперь они ждали ребенка, Даша была месяце на седьмом. Получить лучшее жилище, конечно, нереально, но супруги не унывали: она верила в Бога и привыкла довольствоваться малым, он сутками сидел за работой в надежде снова отправиться в Швецию и удачно там распродать картины.

Сергей повернул железный кругляш на калитке, та послушно открылась. Вошел в узкий тесный дворик, выложенный плитняком. Старая собачонка-болонка, которой, кажется, никто никогда не позаботился дать кличку, тявкнула было, но узнала его, завиляла хвостом. Сергей нажал на одну из двух кнопок звонка (у жильцов второго этажа вход с улицы, так сказать, парадный). Открыла Даша, как всегда, тихая, но красивая и гордая в этой