Шрифт:
Закладка:
Девушка выкладывает на стол капсулу.
- Что там? - спрашиваю я.
- Волос, - девушка серьезна, сосредоточенна, зажата. - Этого же достаточно для того, чтобы получить ДНК для клонирования, так?
- Волос? Прекрасно, - начинает Коллинс. - Позвольте полюбопытствовать, чей? Стойте, сейчас угадаю. Какая-нибудь поп-звезда?
- Нет, - я удивился, что девушка, при всей своей боязни услышать отказ (а боялась она заранее), смерила Коллинса настолько высокомерным взглядом. - Это один великий писатель.
- И как же вам удалось, мисс? - прихожу на помощь Коллинсу я.
- Да вовсе и не удалось. Я ничего не делала, ни на что не претендовала. Просто была у него на презентации, и когда он подписывал мне книгу, его волос, у него же такая потрясающая грива! упал на страницу, а он не заметил, ему уже дали на подпись следующую. Я действительно ничего не хотела. Но поняла, что это судьба.
- Ах вот оно как! Ну, если судьба, - кивает Коллинс. - И чего же ты от этого гения хочешь? Поподробнее, дитя мое.
- Чтобы он был моим. И, - девушка густо покраснела, - чтобы любил меня за мой внутренний мир.
- Вон! - заорал налившийся красным Коллинс.
Девушка поднялась, с подчеркнутым достоинством взяла со стола свою капсулу с волосом, но не выдержала и разрыдалась.
- Ну ладно, ладно, - смягчился Коллинс. - Знаешь, у меня у самого брат писатель. Кстати, достаточно известный - и что? Скажу тебе, эти литераторы довольно-таки мерзопакостный народ.
Разговор с мистером Невиллом уже два часа идет у нас по кругу. И дело не в его преклонном возрасте (ум у него живой, даже быстрый), просто он хочет услышать только то, что ему надо. А надо ему, чтобы его клонировали так, чтобы он не знал, что он клон. Человек претендует на абсолютное. Здравствуй, бессмертие, или что-то навроде этого. И что ему наши доводы, контрдоводы.
- Хорошо! - вдруг осенило меня. - Мы вас клонируем, и вы сами, пусть при участии группы наших опытных психотерапевтов, но сами убедите себя, что вы не клон. У вас будет множество тому доказательств. Если надо, мы всегда подберем вам дополнительные доказательства. - Коллинсу: - Кстати, это вполне реально. Опыт истории показывает, человек при желании может убедить себя в чем угодно.
- Но это же... это же... - подбирает слова Невилл, - получается, самообман.
- Но вы будете счастливы, - парирую я.
- Вы циник, - задыхается Невилл. Нажимает на кнопку вызова своего соцработника, чтобы тот вошел, подал ему ходунки и помог подняться. - Все вы циники. Наживаетесь на нашем страхе смерти, богатеете на нашей попытке спрятаться от пустоты.
- А к тому времени, когда вам потребуется новое клонирование, технологии уйдут далеко вперед, - пытаюсь смягчить его я, - и, вполне возможно, поставленная вами задача будет решаться уже не в вашем мозгу, а в лаборатории.
Сопровождаемый соцработником Невилл уходит в глубокой задумчивости.
- Шутки шутками, - начал я, как только дверь за посетителем закрылась, - но боюсь, что в скором будущем такое клонирование будет единственным противоядием от достижения бессмертия путем компьютеризации и робототизации человеческого организма и личности.
- Так ты у нас, оказывается, оптимист, - рассмеялся Коллинс. - Но признайся, в этом вопросе ты всё ж таки не совсем беспристрастен, - подмигнул он мне.
5.
По дороге домой купил для Грейси букет ее любимых пионов.
- Сэр, к вам пришел ваш сын, - спешит обрадовать меня домработница. - Он и миссис Грейс сейчас на веранде.
Билл впервые появился после того, как... Наконец-то смирился? Просто привык? Ради матери? В любом случае я помогу ему. Раз он сделал первый шаг, думаю, я сумею ему помочь.
- Пойми, отец поставил меня перед фактом, - голос Билла был слышен еще в гостиной, с которой выходишь на веранду. - Я понял папу и долго держался. Даже решил, заставил себя решить, что он прав. Но получилось, что я потерял мать! Знаю, что делаю не то, знаю, что я не вправе, но я же живой и не могу так больше. Мне... ты не представляешь, какого мне было всё это время. Только вообрази, я бы пришел сюда, во имя тебя лицемерил бы напропалую, видел бы, как нечто сидит возле тебя, держит тебя за руку, изображает любовь и заботу. А я еще и должен называть это нечто папой! Пойми ж, наконец, клон, как бы искусно его ни сделали, какой бы он ни был распрекрасный, чтобы он о себе ни воображал, всё равно остается клоном. И ему не дано стать чем-то большим, - оглядывается и видит в дверях меня.
- Эдвин! Скажи, что это неправда! - никогда я у Грейси не слышал такого голоса.
- Правда, - я не знаю, куда деть цветы, ставлю их в какую-то вазочку на тумбе у входа, не попадаю в горлышко стеблями.
Столько дней тишины, муки, нежизни в доме. Я был близок к тому, чтобы свихнуться или убить себя.
Грейси, осунувшаяся, поблекшая, окончательно состарившаяся, вдруг стала сильнее меня:
- Моя нынешняя жизнь, мое счастье оказались ложью.
- Грейси, послушай...
- И от этого не денешься никуда. А сил нет даже на малую долю этого.
- Грейси!
- Ложью оказалось всё, кроме того, что я люблю тебя.
Алексей Караванов,
Пожарные сегодня в Риме
Не подходи. Я говорю себе: не подходи. А огонь всё подзывает. Огонь меркнет, почти поблек, уже не слепит глаза. Дескать, подойди ближе, сними шлем, я не укушу. И даже чем-то весело постукивает, словно тут кто-то, посреди пожара, играет в домино и не замечает горячей духоты, не замечает пламя и дым.
Если я подойду - ничего не произойдёт, думаю я. Нужно хорошенько рассмотреть, не тот ли это огонь, который убил Тигровича. В центре комнаты огонь свалил стол, перебив ему ножки, сверху бросил плазменную панель, абажур, круглую рамку от зеркала. И бродит по этой куче, утаптывает её. Между мной и огнём нет ничего, что могло бы загореться. Если я подойду - ничего не произойдёт.
Прямо в огонь падает щётка, её шерстинки - не успеваю заметить - истлевают за одно мгновение. Стол трескается под тяжестью пламени, раскалывается
