– Берем, – хриплю я.

Всю дорогу домой она смотрит то на меня, то на камень. И молчит. Совершенно измученная. То ли этим шопингом. То ли бог его знает чем. Ненадолго оживает лишь у самого дома. Смотрит, как мы с водителем принимаемся выуживать из багажника пакеты с покупками, и растерянно хлопает ресницами.

– Мне стоило догадаться, – шепчет, когда за нами закрываются двери лифта. – Спорить, я так понимаю, бесполезно?

– Конечно. Моя женщина достойна самого лучшего.

– Ты не знаешь полумер, да? Дай палец – ты руку откусишь?

– Ну, зачем же мне тебя кусать? – руки заняты пакетами, но я сдвигаю ручки на запястье и осторожно пальцами поглаживаю ее сосок. –  Я тебя, девочка, любить буду. – Касаюсь ее лба своим и замираю. – Приедешь ко мне на выходные?

Двери лифта так не вовремя открываются. Мы выходим и останавливаемся посреди коридора.

– Я не знаю. Мне нужно готовиться к экзаменам вообще-то. А с тобой…

– Что?

– Вряд ли дойдет до книжек.

Смеюсь и отступаю. Потому как да… Не дойдет. Я её если на своей территории снова увижу – не слезу. Может, и впрямь нам лучше подождать. Пока чувства хоть немного притупятся.

В общем, я не настаиваю на ее приезде. Лишь однажды, ближе к концу недели, когда мы выбираемся на обед, будто бы вскользь повторяю свое приглашение. Жанна пропускает его мимо ушей. И я окончательно свыкаюсь с мыслью, что и на выходных мне придется кататься туда-сюда, чтобы урвать с ней хотя бы пару часов. Поэтому для меня становится полной неожиданностью, когда вечером пятницы она звонит, чтобы уточнить, какие вещи ей взять с собой на дачу. Я что-то ей отвечаю, советую, хотя понимаю, что никакой одежды ей в принципе не понадобится, и остаток дня дорабатываю, заведенный буквально донельзя. А тут еще, как на грех, одна херня за другой следует. Я освобождаюсь намного позже, чем планировал. И все это время Жанна ждет меня… В полном боевом раскрасе и шикарном костюме от какого-то модного дизайнера.

– Нравлюсь?

Гораздо больше она мне нравится без косметики. Но я уже забыл, когда в последний раз видел Жанну не накрашенной.

– Ты выглядишь слишком шикарно для моей холостяцкой берлоги, – улыбаюсь я, пропуская ее вперед.

– Я так выгляжу для тебя. А для берлоги я взяла шорты и майку.

Осознание, что она старалась мне понравиться, заводит. Кажется, я не могу хотеть ее больше… Но все равно, когда мы садимся в машину, первым делом стираю ее помаду пальцами.

– Ч-что ты делаешь? – спрашивает Жанна.

– Хочу твой рот голым, – сиплю я и целую… Целую.

Её губы невероятно мягкие и податливые. Терпкие на вкус. Будто она выпила для храбрости перед встречей. Такие нежные. Она отвечает сразу же. Мне только стоит чуть ее приобнять и опустить руку на грудь, которая почему-то безумно меня притягивает. Я хочу ее, наконец, увидеть. Отвожу в сторону полочку пиджака. Нависаю над Жанной, жадно веду кончиком языка по нижней губе, будто слизывая ее учащенные вдохи. Мысль о том, что все… мое ожидание закончилось, и я могу себя больше не сдерживать, раскаляет меня добела. В свете проносящихся фар я успеваю различить шёлковое бра, которое девочка надела под пиджак. Никакого поролона или пуш-апа. Просто черный шелк, да ее трогательно-маленькая грудь под ним. С намного более темными, уже эрегированными сосками. Я набрасываюсь на них ртом еще в машине. Лижу поверх ткани. Неудобно жутко. Мешает разделяющий нас подлокотник. Мы заваливаемся, стоит машине войти в поворот, и замираем на светофорах. Я понимаю, что такое поведение никуда не годится для взрослого мужика, но… Ведь в том и кайф, что я чувствую себя молодым и беззаботными. Как тогда, целую жизнь назад. С одним лишь отличием. Мне не придется останавливаться.

Каким-то чудом все же заставляю себя от нее отлепиться. Отстраняюсь и снова тону в томном взгляде Жанны. Убеждаю себя притормозить. Так что когда мы добираемся домой, из машины выходим без всякой заминки. Проходим в дом, где уже накрыт ужин. Мне остается лишь зажечь свечи. Раз уж их там поставили.

– Здесь каре ягненка. И салат из спаржи. Хочешь вина?

Я запросто могу выдвигать свою кандидатуру на премию «хозяин года».

– Да, пожалуй.

Мы пытаемся есть, но кусок не лезет в горло. Пробуем говорить, но разговор ни в какую не клеится. И голос дрожит какого-то хрена… И дыхание рвется. Меня хватает минут на десять-пятнадцать. Не больше. А потом я встаю и, отбросив, салфетку в сторону, подлетаю к ней, сметаю со стула и стискиваю в руках с давлением в тысячи бар. Я хочу не просто проникнуть в нее. Я хочу в нее вплавиться. Чтобы не было уже ее без меня. Расстегиваю пуговички на пиджаке. Спускаю вниз по рукам. Она послушна. Она податлива, как воск зажженных на столе свечей. Укладываю ее узкие ладошки на свою грудь:

– Расстегни рубашку…

Она лижет зацелованные мною губы и послушно расстегивает пуговицу за пуговицей. Ее колотит и трясет. Меня тоже, когда ее руки касаются голой, покрытой испариной кожи. Ремень я расстегиваю сам. Дергаю вниз язычок молнии на ее брючках. Те спадают к ногам, и я забываю, как дышать. Как жить, мать его! Зачем? Алая пелена перед глазами становится такой плотной, что я едва различаю контуры ее хрупкого тела. Моргаю… Трясу башкой, как нокаутированный, в тщетной попытке прийти в себя. Веду пальцем по ее плотно сжатым пухлым губкам. Осторожно раздвигаю их пальцем. Нащупываю крохотный узелок клитора.

– Ты девочка?

– Н-нет…

На тот момент я этому скорее радуюсь, чем огорчаюсь. В конце концов, это означает, что я могу не волноваться, как у нее все пройдет. И могу не сдерживаться, в попытке избежать боли. Легкое разочарование придет потом. Но пока… Пока мне так хорошо, что я отдаюсь моменту. Выпутываюсь из брюк, стреноживших мне щиколотки, подталкиваю Жанну к лестнице. Я столько раз мечтал о ней в своей постели, и наш первый раз будет именно там. Даже если я по пути сдохну.

Где-то на полдороги теряю рубашку. Стаскиваю носки и трусы. А ее раздевать не тороплюсь. Пока и того, что есть, достаточно. Толкаю ее на кровать. Широко развожу ноги и, сдвинув в сторону трусики, несколько раз прохожусь членом между пухлых валиков ее губ. И на этом все заканчивается. Заканчивается моя воля, выдержка, моя жизнь без нее. Как в бреду, раскатываю презерватив по сочащемуся смазкой члену и, наконец, с силой толкаюсь в Жанну. Она протяжно стонет. Но что самое удивительное, и я не могу молчать. С губ рвется какой-то не подобающий цивилизованному человеку рык. Заглушая который, я снова впиваюсь в ее грудь… Терзаю сочную ягоду соска и с остервенением в нее вколачиваюсь. Мне нужно всего ничего. Оргазм зарождается внизу живота, готовый вырваться на свободу в любую секунду. Но я не могу себе его позволить прежде, чем кончит она. Я хочу, чтобы она кончила. Это принципиально. Опираясь на вытянутые руки, чуть привстаю. Заглядываю в ее раскрасневшееся лицо. Жанна смущенно отворачивается, но хрен там. Я не позволю… Забрасываю ее худенькие ноги на плечи, фиксирую крепко-накрепко подбородок и возобновляю движение. Я читаю ее эмоции по лицу. И в какой-то момент нахожу верный угол и определяюсь с интенсивностью фрикций. Сцепив зубы, полумертвый от усилий, что мне приходится прикладывать, довожу ее до черты. Она кончает, что-то жалобно бормоча, скулит… Чем, наконец, дает отмашку и мне. Я так измучился, так передержал, что оргазм выходит блеклым, почти болезненным. Ну, и хрен с ним. Я один черт на десятом небе от счастья.