Есть края, где металл решает все

На этом сходство кончается. Юзовский завод менее чем за 10 лет своего существования сделался главным поставщиком чугуна в империи. Луганский же в этом плане преследовали сплошные неудачи. В 1832 году в луганский завод приезжал из сердца промышленной германской Силезии горный инженер Мадовски. Напряжением всех сил и знаний немцу удалось получить чугун, как заметил современник, «немного более лучшего качества, чем у предшественников».

Причины луганской неудачи сегодня ясны как божий день — лисичанский уголь (первый в России) был-то рядом. Но качеством уступал значительно тому, который достался в 1870 м году Джону Юзу. Бедные железные руды, месторождения которых разбросаны по всему Донбассу, тоже не мотивировали доменные печи плавить чугун постоянно хорошего качества.

Юзовскому заводу повезло — к началу его строительства Александр Поль уже открыл криворожские рудные поля, а через 4 года к ним протянули железную дорогу. В 1876–1879 годах НРО окончательно отказалось от местных руд, купив железные рудники у крестного батюшки Володи Ленина екатеринославского помещика Белокрысенко. Взял в работу эти руды и луганский завод — дело пошло сразу и весело. Но с накатом Новороссийских акционеров, подмявших под себя половину горного департамента империи, тягаться было тяжело. И то сказать — акционерами НРО в течение 12 лет было августейшее семейство. Через подставных лиц, разумеется.

Их паровоз вперед летел!

Так с литейным делом у луганцев дело не пошло. Металлургия в этом городе так и осталась важным, но вспомогательном делом. Пожалуй, Луганск — единственный крупный донбасский индустриальный центр, где металлургия не была никогда на первых ролях, за исключением пубертатного возраста. Донецк, Мариуполь, Макеевка, Енакиево, Алчевск — от рождения индустриального Донбасса и до гибели СССР — оставались серьезными базами отечественного производства металлов. Даже Краматорск, вымахав во всю ширину мастерства, познав весь блеск машиностроительного шика — вплоть до космоса, — до самых 90х упорно содержал на своем иждивении металлургические заводы.

Луганск стал чисто машиностроительным центром. Зато каким! — паровозы и тепловозы его производства знал весь СССР, а пользовался ими весь мир. Да и по сей день пользуется.

Помнится, под цехом БПР локомотивного депо Красный Лиман стоял в середине 80х громадный тепловоз 2ТЭ130. Он наделал шума. Еще бы — 4секционный, 12 тысяч «лошадей»! Ничего подобного никто в мире не делал. Для Луганска это было нормально. Но все-таки очень по-русски: локомотив оказался слишком тяжелым.

Пенсионеры в депо тогда вспомнили, как в 1931 году испытывали самый знаменитый советский паровоз луганского производства ФЭД-200 («Феликс Дзержинский»): «Он идет. А за ним бригада путейцев. Тяжелый, гад. В кривые входил — шпалы выворачивал».

История повторилась с красавцем-тепловозом, на ярком зеленом боку которого пятнели четыре буквы: ВЗОР (Ворошиловградский завод Октябрьской революции). Даже БАМ, для которого его, собственно, создавали, не мог вынести его тяжести, да и грузов для такой тяги не было.

С тепловозом, опередившим свое время, поступили так: разобрали на 2 половинки по 2 секции, да так и эксплуатировали в Красном Лимане. Потом отдали зачем-то в Попасную. Где его на металлолом и порезали.

О каждом локомотиве, построенном на заводе Гартмана, который умер рано и толком плодами трудов своих не попользовался, можно писать повести, о сотворенных инженерами ВЗОРа — романы.

В Донецке металлургия счастливо сочеталась с углем. В Луганске локомотивостроение было и оставалось альфой и омегой всей жизни. Хотя, конечно, металл был настолько яркой визиткой блестящего индустриального успеха Донбасса, что даже завод Гартмана камуфлировали в начале его карьеры под металлургический.

Одно — датчанину в казацком кушаке, второе — слесарю в маршальском погоне, третье же — упорному валийцу в старой Юзовке, а четвертое — электрику-вождесвергателю.

Как и в истории Донецка, история Луганска уперлась в имена, о которых пора сказать хотя бы в самых общих чертах.

Если для Донецка это Джон Юз и Никита Хрущев, то для Луганска — Владимир Даль и Климент Ворошилов.

И снова обобщения лезут в глаза. Юз — валлиец, основатель, по сути дела, индустриальной основы Российской экономики. Даль — датчанин, заложивший основы русской фольклористики и лексикографии. А дальше по-другому: Юз абсолютно не понимал масштабов им сделанного. Да они его и не интересовали. Норма прибыли — да, будущее неожиданно масштабного предприятия он измерял только процентом дохода. Даль, напротив, отдавал себе отчет в той роли, которую он сыграл для русского языка. Да и для русского национального самосознания в целом. Но она, роль, его никак не интересовала.

Гений места тоже обошелся с ними по-своему. Юз дожил до того момента, когда поселок при заводе стали называть его именем. Хотя он ничего для этого и не сделал намеренно. Даль же, хотя только родился при луганском заводе, но принял на себя в качестве литературного псевдонима сословное имя местности — «Казак Луганский». Тут дело еще и в ореоле романтизма, который в те поры окутывал казачество, а то место, на котором стоял Луганский завод, был землей Войска Донского. В отличие от Юзовки, которую поставили на самой границе донских земель и Екатеринославской губернии.

Со второй парой все проще. Но что-то общее есть. Хрущева привезли в Донбасс родители. Но именно в Юзовке состоялось его становление и старт карьеры. Ворошилов родился в городе первой русской угольной шахты, Лисичанске, но мужание его пришлось на годы работы на заводе Гартмана в Луганске.

Оба были близкими соратниками Сталина, но с разной мотивацией. Хрущев все время боялся, а Ворошилов просто был предан без лести. Уразуметь это сегодня сложно, конечно.

Как бы там ни было, но именем Хрущева Сталино не назвали, а вот Луганск Ворошиловградом был дважды — с 1935-го по 1958-й и с 1970-го до 1994 года.

На 12 лет имя Ворошилова из имени его родного города вычеркнул как раз Хрущев после известного выступления «антипартийной группы» сталинистов с Ворошиловым, Молотовым, Кагановичем и «примкнувшим к ним Шепиловым» во главе.

Хрущев никогда не мог понять, как можно разделять личные и государственные интересы. Ворошилов никогда не мог понять, как можно их путать.

История расставляет, между прочим, все по полочкам. И, если говорить о каком-нибудь воображаемом рейтинге симпатий, то Даль известен на всю Россию, а Юз — чисто донецкая история, даже не донбасская. Хрущев, конечно, памятен всему миру куда больше Ворошилова, но у Климента Ефремовича кредитная история народной любви столь основательна, что Никите Сергеевичу нечего и тягаться с ним.

Такова была, разумеется, парадигма советской жизни. Можно