Шрифт:
Закладка:
Можно ли говорить в подобных случаях о голосовых звуках как о знаках?
По-видимому, да, но в самой малой степени. В основном же они издаются, чтобы подобно энергичным движениям конечностями сбросить нервный заряд путем повышенной активности дыхательных и голосовых мышц.
Но в отличие от животных у человека сформировались два дополнительных нейтрализатора напряжения — смех и плач. Оба вокально-респираторного типа. Раз у животных нет таких нейтрализаторов, то, наверное, они им и не требуются. Иными словами, вместе с цивилизацией человек развил в себе и больший диапазон состояний нервной системы{78}. На наш взгляд, верхний предел этого диапазона прямо связан с общей повышенной сексуальностью Homo sapiens (об этом ниже), а также — и довольно часто — с невозможностью реализовать ее следуя спонтанным желаниям и фантазиям. О подавлении культурой сексуальных порывов человека говорилось многократно. Вильгельм Райх, например, считал «застойную сексуальность» основным источником энергии невроза:
На протяжении примерно двух лет в моем распоряжении оказалось достаточно материала, чтобы сделать вывод: нарушение генитальности не является, как полагали до сих пор, лишь одним из симптомов невроза среди других, это — важнейший симптом (Райх 1997: 90){79}.
(Безусловно, любое подавленное желание — не только сексуальное — питает невроз. И вообще, стоит лишь что-то запретить, на что раньше и внимания-то не обращалось, как оно сразу же начинает будоражить психику и становиться желанным — «запретный плод сладок».)
Есть и еще одна причина, способствующая развитию указанной выше функции смеха и плача. В случае повышенного нервного напряжения культурные нормы поведения предписывают человеку избегать таких реакций, как интенсивные телодвижения, прыжки, катанье по земле, хотя он всё равно это совершает. Так что у культурного Homo sapiens на поверку остается довольно малый выбор средств для компенсации стресса.
В большинстве описаний действия механизмов смеха и плача во главу утла ставится специфическая форма дыхания: на смену вдоху следует не просто выдох, а целая серия отдельных выдохов, общая продолжительность которых значительно превышает длительность вдоха.
Вдох связан с напряжением организма, выдох — с расслаблением. Такова одна из главных формул дыхания. Желая расслабиться, мы сосредотачиваемся на выдохе. Именно выдыхательный процесс способствует снятию напряжения. Вспомним, как мы производим «вздох облегчения», например, после значительной физической нагрузки: глубокий вдох сменяется продолжительным выдохом, причем последний нередко сопровождается звуком «фу-у-у...». Какова природа этого звука? Мы складываем губы «трубочкой» и выдыхаем воздух через очень маленькое отверстие. Таким образом, мы непроизвольно стараемся растянуть акт выдоха{80}.
Подобного рода тенденция лежит в дыхательной основе плача. Воздух выдыхается медленно, под явно повышенным давлением, он как бы выдавливается. (В своем вокальном выражении плач напоминает пение.)
«Дыхательный паттерн в плаче, — отмечает Артур Кестлер, — представляет собой серии коротких, глубоких, затрудненных вдохов, то есть рыданий с последующими длинными выдохами, с частично закрытой glottis — наличием комка в горле» (Koestler 1964: 272). Согласно этой формулировке как затрудненные вдохи, так и длинные выдохи при плаче — это следствие «комка в горле», горлового спазма.
Иначе производятся выдохи при смехе. Они резкие, короткие, энергичные. Голосовая щель при смехе не сужена, как это происходит при плаче, рот открыт гораздо шире (часто хохочут во всё горло). Каждая серия выдохов длится меньше во времени, чем при плаче{81}.
Всё это говорит о том, что за один и тот же промежуток времени расход энергии при смехе значительно выше, чем при плаче. Сколько проплачешь, столько не просмеешься. То есть плакать можно часами, а смеяться — минутами, если это делать без перерыва. В итоге смех — довольно-таки серьезное испытание для организма.
Заметим, что плач нередко начинается как смех, сериями коротких выдохов, и лишь затем переходит в «пение». Это говорит о том, что glottis в подобных случаях сужается не сразу, а несколько позднее. Видимо, рыдающий хохот тоже свидетельствует, что glottis уже начинает сужаться. Дальше такой хохот может перейти в рыдания — от радости. (При первых признаках горлового спазма у человека нередко появляется своеобразное ощущение щекотки в горле.)
Характерны попеременные смех и плач при истерии (см.: Дарвин 1896: 122). Истерия (от греч. hystera — «матка») когда-то считалась сугубо женской болезнью и объяснялась сексуальными нарушениями. Мы уже высказывали предположение о связи горлового спазма у женщин также и с мышечными сокращениями вагины при сильном половом возбуждении.
Неоднократно отмечалось чувство облегчения и после смеха, и после плача. О большом горе раньше говорили: «Ни плачем заплакать, ни смехом засмеять» (Даль 1880—1882/Ι: 637). Таким образом, и смех и плач рассматривались как нейтрализаторы печали. Тем не менее у каждого человека есть определенная предрасположенность к одному или другому: «Слезливый слезами обольется, а смешливый со смеху надорвется» (Там же/ΙV: 219). У С. Холла и А. Аллина описано несколько случаев, когда сильное горе или печальное сообщение вызывали у людей смеховую реакцию. Например, узнав о гибели своей семьи, один человек зашелся в приступе смеха и не мог остановиться, пока сам не умер от разрыва кровеносного сосуда (см.: Hall, Allin 1897: 7).
Теперь еще раз о мимике. Есть черты — они общеизвестны, — по которым различают смех и плач: при смехе утолки рта направлены вверх, при плаче — вниз. Отчего так получается?
На наш взгляд, дело обстоит следующим образом. В первом случае мышцы лица работают на максимальное открытие рта, во втором — на небольшое. Это связано с разной структурой дыхательного процесса при смехе и плаче, о чем говорилось выше.
У смеющегося человека рот, как правило, открыт достаточно широко (звук «ха»). Кроме того, лицевые мышцы тянут вверх верхнюю губу, чтобы обнажить зубы. В результате утолки рта тоже тянутся вверх. Смеховой звук «хи», со щелевым открытием рта, используется преимущественно женщинами и детьми.