Покойников следовало и поминать. Поминки тоже часто начинались с плачей женщин, хотя в поминальном обряде плач продолжал выступать преимущественно в качестве «зова». Предполагалось, что он призывает покойника навестить поминающих.

У мужчин же в обряде поминок была роль прямо противоположная женской. Об этих двух ролях пишет С. В. Максимов:

За панихиды бабы, собравшись человек по пяти, платят в складчину духовенству пирогами, студнем и кашей. Так как во время богослужения бабы поднимают невообразимый рев и плач на голоса, с причитаниями и завываниями, то мужики во многих местах (например, в Саратовской губернии) избегают ходить на панихиды, чтобы не глядеть на бабьи слезы, в искренность которых они совсем не верят. (Это подтверждает обрядовость плача на поминках. — В. З.). Зато когда духовенство, отведав угощения, которое приготовляется для него особо, разойдется затем по домам, на кладбище являются и мужики, и начинается пир на могилках (Максимов 1995: 584. Курсив мой).

Итак, налицо две части поминального обряда -«печальная» и «веселая». Первую организовывали женщины, вторую — мужчины. О том, что во время поминок полагалось и веселиться, свидетельствуют поговорки: «Пей, не жалей — поминай веселей!», «Провожай со слезами, поминай в радости!», «С веселыми поминальщиками и покойничкам веселее!» (Коринфский 1995: 412). То же касается и похоронного обряда. Ряд примеров смеха на похоронах приводит В. Я. Пропп (см.: Пропп 1976: 188— 189), а Н. Н. Белецкая пишет вдобавок и о веселых похоронных оргиях: «Ритуальные оргиастические действа в разных формах и смех как их основной элемент — неотъемлемая черта ритуала проводов на “тот свет” как у древних народов, так и у современных» (Белецкая 1978: 125).

Согласно «Стоглаву» (1551 г.) в поминках принимали участие скоморохи: «<...> и егда учнут скоморохи, гудцы и перегудницы играти, они же (поминающие усопших. — В. З), от плача преставше, начнут скакати и плясати, и в долони бита, и песни сотонинские пети — на тех же жалниках оманщи-ки и мошенники» (Стоглав 1890: гл. 41 вопрос 23). Там, где устраивалось веселье, скоморох обычно был центральной фигурой. В умении петь, плясать, балагурить и вызывать смех у окружающих его было трудно превзойти. По В. И. Далю, «скоморо-шить и скоморошничать, жить, промышлять скоморошеством, музыкой или пляской, песнями, гаерством, потехами, смешить и веселитъ людей» (Даль 1880—1882/ΙV: 203).

Таким образом, если женская среда породила профессиональную плакальщицу - плачею, то из мужской выдвинулся «мастер по смеху» - скоморох.

Говоря о скоморохах, нельзя не вспомнить и о шутах, кукольниках, медвежатниках, балаганщиках и прочих устроителях веселых действ. Почти всегда это мужчины. Они же — главные пользователи «смешных» слов и выражений - матерщины. Видимо, мужчинам же принадлежит и авторство всех матерных текстов (см., например: Стихи не для дам 1997. Среди авторов этого сборника эротической поэзии отсутствуют женские имена{77}.)

Из сказанного напрашивается вывод: смех более присущ мужскому полу, плач - женскому. Ведь и образ Несмеяны тоже женский.

Статистические данные показывают, что женщины плачут в несколько раз чаще, чем мужчины (согласно газетным заметкам, в 4—5 раз). «Что ты нюни распустил, будто баба!» — говорят плачущему мужчине. Обычно это комическая фигура: «Не то смешно, что жена мужа бьет, а то смешно, что муж плачет!» (Даль 1880—1882/ΙV: 242). («Как бабы» ведут себя и мужчины, выясняющие отношения «на повышенных нотах» — повышая голос, они тем самым понижают свой мужской статус.)

Для женщины же плач — обычное дело: «Без плачу у бабы дело не спорится», «Баба плачет — свой нрав тешит», «Женские слезы дешевы» (Даль 1880—1882/ΙΙΙ: 119; Там же/Ι: 32; Там же/ΙV: 219).

За последней поговоркой стоит плач по пустякам или вовсе безо всякой причины, как следствие каприза. В какой-то мере здесь, видимо, содержится намек и на обрядовый плач и на наемных плакальщиц.

Показательно, что нередко женщины плачут и от радости. Мы уже говорили о горловом спазме, действию которого, на наш взгляд, женщины подвержены сильне, нежели мужчины. Повторимся: плач в состоянии радостного возбуждения наступает, по-видимому, тогда, когда человек хочет смеяться, но в это время его голосовая щель сильно сужена. Если же она периодически судорожно сужается, тогда смех и плач чередуются. Выше мы установили также, что природе женщины вообще больше свойствен протяжный голосовой звук.

Характерным признаком плача считаются слезы. Без слез этот процесс и не расценивается как плач. Когда говорят, что животные не плачут, то имеют в виду в первую очередь то обстоятельство, что животные не проливают слез.

Выражения «слезы душат», «слезы подступают к горлу» свидетельствуют о взаимосвязи процесса проливания слез с горловым спазмом, сужающим голосовую щель и изменяющим характер дыхания.

Однако слезы не являются специфической принадлежностью только плача. Они могут выделяться и в других случаях, в том числе и во время смеха. По замечанию Чарлза Дарвина, «<...> у всех человеческих рас громкий смех приводит к выделению слез более обильному, чем какая-либо другая причина, исключая страдания» (Дарвин 1896: 128).

В мимическом отношении смех и плач также имеют много общего. Гримасы того и другого подчас довольно трудно отличить друг от друга.

Смех и плач принято считать антиподами: первый служит выражением радости, второй — печали. Причины этому, как мы уже говорили, лежат в исторической и семантической областях. Однако, рассматривая смех и плач под таким углом зрения, мы имеем в виду только одну ипостась этих феноменов — знаковую, коммуникационную. Она же их и разъединяет.

Другая ипостась смеха и плача, которая главным образом и делает их феноменами, выражается в том, что в большинстве случаев они служат одной цели — сбросу нервного напряжения.

Любая эмоция может стать опасной для человека, если она превосходит определенный эмоциональный порог и перерастает в аффект (Р. Провайн приводит ряд примеров летального исхода от сильной радости, см.: Provine 2001: 182—183). Аффектированные радость и горе сходны в воздействии на человека — он «не помнит