Тристан поднялся, встряхивая влажными кудрями, а я позволила себе три секунды чистейшего соблазна — посмотреть на идеально сложенного мужчину, еще и абсолютно голого при этом. Я наблюдала, как Милдрют набрасывает простыню своему хозяину на плечи, помогает вытереться, и не смогла сдержать усмешки. Эти двое и в самом деле были презабавной парочкой. Наверное, им и в самом деле никто не был нужен — в странном доме, посреди бескрайних волн…

Вернувшись в кухню, я осмотрела запасы провианта. Брата герцога кормили не слишком изысканно, но все необходимое было. В основном — овощи и фрукты, рис и просо, нашлось несколько кусков солонины и кувшин с отличным оливковым маслом. Хлеб они вряд ли пекли сами, потому что на столе лежала половина пшеничной булки, уже начавшая черстветь.

В монастыре я научилась печь содовый хлеб — это было быстро, вкусно и постно. И сейчас решила применить на деле полученные знания.

Растопив печь, я замесила тесто, посыпала булку семенами кориандра, которые обнаружила в многочисленных коробочках и мешочках, бестолково сваленных на полке, и сделала на поверхности крестообразный надрез. Сестра Леонелла, одна из немногих, кто относился ко мне в монастыре с теплотой, утверждала, что без этого содовый хлеб не получится. Я не была столь фанатична в вере, но после пары загубленных хлебов предпочла не противиться древнему рецепту, а исполнять его в точности.

Когда печь прогрелась, я вымела золу и поставила хлеб, уже заранее предвкушая, какой он получится вкусный. К хлебу нашлись овечий сыр и яйца, и это был уже настоящий пир.

Вскоре запахло свежей выпечкой, и почти сразу в кухне появились Тристан и Милдрют. Он — в белой длинной рубашке и шелковом халате нараспашку, она — в кофте без рукавов и неизменных штанах. Разумеется, он держал Милдрют за плечо, а она посмотрела на меня высокомерно и сказала:

— У нас объявилась стряпуха.

— Вам не надо было утруждать себя, леди Изабелла, — сказал Тристан. — Мы прекрасно обходились…

— Но я не привыкла обходиться без свежей выпечки, — ответила я, вооружаясь деревянной лопатой, чтобы достать готовый хлеб. — Надеюсь, вы простите мне мое самовольство.

Конечно, это было чистейшей воды ложью — в монастыре мне, порой, случалось обходиться плесневелыми корками

Только Тристану и Милдрют ничего не было известно о моих злоключениях, и Милдрют тотчас закрутила носом — наверное, ее покоробили мои аристократические привычки.

— Я же сказал, что вы можете распоряжаться здесь всем на свое усмотрение, — заверил меня Тристан. — Пользуйтесь всем, чем угодно, леди Изабелла.

Обжигая пальцы, я отломила краюшку, положила ее на тарелку и поднесла лорду Тристану, предложив:

— Попробуете, получился ли хлеб, мой господин?

Он поднял руку, и я помогла ему отыскать тарелку. Он взял хлеб и понюхал:

— Даже по запаху очень вкусно, — сказал он тепло. — Такой хлеб у нас не пекут.

— Это монастырский рецепт, — тут же ответила я. — Папочка очень заботился о моем воспитании, поэтому последние годы я жила в монастыре. Но, может, вы согласитесь и позавтракать со мной?

— Это было бы честью для нас, — ответил он учтиво. — Обычно я ем в своей комнате, но мы можем устроиться в вашей, если угодно…

— О, не будем менять ваших привычек! — заверила я его. — Я сейчас же принесу завтрак в вашу комнату, с вашего позволения.

— Вы очень добры, — сказал он растроганно.

Лицо Милдрют в это время выразило все отношение к моей доброте, но она послушно повела своего хозяина в его комнату, а я собрала на поднос еду, положила столовые приборы и салфетки. Замечательный повод осмотреть комнату лорда Тристана. Ведь именно окружение больше всего говорит о человеке.

Когда я, держа поднос, подошла к спальне хозяина дома, дверь была услужливо открыта. Я прошла, оглядываясь, и даже не скрывала любопытства. Эта комната почти ничем не отличалась от покоев лорда Тристана в замке ди Амато и от моей спальни в доме на скале. Низкая постель, низкий столик, сработанный крепко и почти грубо, подушки вместо стульев. Единственным отличием были книги — они стояли на многоярусной полке, занимавшей всю стену от пола до потолка.

— Сколько здесь книг, — сказала я, поставив поднос на стол, за которым уже сидели Тристан и Милдрют.

— Признаться, это моя слабость, — ответил лорд Тристан с улыбкой. — В детстве я очень любил читать. Теперь это удовольствие для меня недоступно, но Милдрют иногда…

— Если вам угодно, — перебила я его, раскладывая по тарелкам хлеб, сыр и овощи, — то с этого дня читать вам буду я. Не волнуйтесь, я очень хорошо читаю.

— Научились этому в монастыре? — поддела меня Милдрют.

— Научилась этому в доме отца, — поправила я ее сладко. — Но в монастыре довела это искусство до совершенства. Могу читать даже во сне.

— Какое искусство! — нарочито восхитилась Милдрют.

— Монахини научили, — сказала я нарочито доверительно. — Они большие мастерицы до всяких чудес.

Это было совершеннейшей правдой — одним и наказаний было чтение псалмов от начала и до конца. На это уходила целая ночь, но стоило замолчать и начать клевать носом, как надзирающая монахиня крепко стегала меня поперек голеней прутом. При таком «учителе» поневоле научишься читать без запинки даже стоя на голове.

— Наверное, было очень тяжело привыкнуть к монастырской жизни, — сочувственно протянула Милдрют, не притрагиваясь ни к хлебу, ни к угощению, которое я поставила на стол, в то время как лорд Тристан с удовольствием пробовал и выпечку, и сыр с овощами, политые оливковым маслом.

— Вовсе нет, — легко солгала я. — Мне там нравилось. Тишина, покой… Совсем как здесь. Только не было моря. И порой мне было очень одиноко. Ведь всегда одиноко, когда нет человека, равного тебе по уму и положению, чтобы обрести родственную душу.

Выпад попал в цель, и Милдрют бросила на меня злобный взгляд.

— Надеюсь, здесь вам будет так же спокойно, как в монастыре, и не одиноко, — утешил меня лорд Тристан, найдя мою руку и ласково пожав. — А если вы согласны читать мне — то этим окажете…

— Конечно, согласна, — быстро сказала я, в ответ нежно похлопав его по руке, держащей мою руку, и осторожно высвободив свои пальцы. — И если желаете, начнем сразу после завтрака.

— Это было бы чудесно, — сказал он добродушно. — Простите, что прикоснулся, вам это неприятно. Больше не буду, леди Изабелла.

Я пошла красными пятнами, а Милдрют опустила глаза и поджала губы.

— Что вам прочесть? — спросила я, когда с завтраком было покончено, а тарелки и чашки