Легионером может стать почти каждый. Единственное требование – стопроцентное здоровье. Настоящее имя называть необязательно, потому зачастую в этой «лавочке» ищут укрытия разыскиваемые преступники. Местное командование этим не интересуется.

Компания в нашей казарме подобралась разношерстная и разномастная – ну просто полный интернационал! Несколько негров-франкофонов[16] , англичан человек пять, немцы в обязательном порядке, венгр, два эстонца и, наконец, славяне – два поляка, представитель Восточной Европы неопознанной национальности и русские. Русских оказалось трое: угрюмый, не очень молодой, бандитского вида темноволосый мужик, отрекомендовавшийся Владом, юноша с фигурой Шварценеггера, именуемый Леонидом, и я, грешный. Все-таки тесен мир! При ближайшем рассмотрении Леонид оказался бывшим ефрейтором из нашей бригады, дембельнувшимся полтора года назад. Только звали его не так...

Похоже, он узнал меня, хотя виду не подал. Что ж, здесь свои законы. Я и сам был теперь Петром.

...Подъем в казарме в пять утра. В шесть – построение и завтрак, причем довольно плотный... Я до этого так лишь пару раз веселился, в лучших ресторанах. Креветки, несколько сортов мяса, бананы, манго, апельсины – все и не перечислишь. «Шведский стол»: грузи в тарелку, что хочешь и сколько хочешь – никто слова не скажет.

После завтрака развод по работам. Да-да, не удивляйтесь! Хочешь стать легионером – приучайся к общественно-полезному труду. Мне, например, поручали мыть кружки из-под кофе и пива. Ну а потом боевая подготовка. Мне, как гвардии капитану, прошедшему помимо Рязанского десантного офицерские спецкурсы по диверсионной, партизанской и антипартизанской деятельности, все это было просто смешно.

Я здорово разочаровался. Да и остальные тоже – все-таки мужики подобрались крутые. Утешало лишь то, что через четыре месяца мне, как и всем остальным, должны присвоить звание капрала и оклад четыре с половиной тысячи франков. Не так уж плохо, к тому же имеется перспектива роста. Если не отсеют, конечно, ведь после «курса молодого бойца» около семидесяти процентов вылетают...

Личное время начиналось после семнадцати часов. Хочешь, иди в бар, коих на побережье великое множество, хочешь – по девочкам (количество которых вообще подсчету не поддается). Смешно сказать, но на второй день в одном из баров мне набили морду... Я туда заглянул пива выпить, и тут ко мне подваливают двое мордоворотов двухметровых в военной форме. Я тогда не сообразил, что это солдаты регулярной французской армии с соседней базы. Да мне и ни к чему было – не знал я тогда, что между армией и легионом вражда не на жизнь, а на смерть. Я подумал – мужики узнать чего хотят или просто пообщаться с новым человеком, а они мне в морду – с ходу и без лишних объяснений. И тут же в брюхо ботинками. С трудом устоял, кое-как отмахался и деру оттуда. Потом мне объяснили, что бар этот армейцы давно закрепили за собой и ходить туда, тем более в одиночку, нам не следует.

К концу второй недели мне стало ясно, что с легионом я ошибся, надолго меня здесь не хватит. И не в том дело, что не хотелось кружки мыть и терять квалификацию. Сама обстановка была не по мне. Каждый сам по себе, причем не по тупости душевной, это и у нас бывает. Нет, такова идейная установка. Мне стало ясно, что моя задача теперь – тянуть ради заработка, сколько выдержу: полгода, максимум год – и дать деру.

Невмоготу мне стало гораздо раньше. На третьей неделе пришлось мне поучаствовать eще в одной крутой потасовке, на этот раз в стенах казармы. Причем я же был и зачинщиком. А получилось все так.

Захожу я в казарму около восьми вечера. Смотрю, немец Карл расставляет на своей тумбочке какие-то картинки, сам поудобнее усаживается, расстегивает ширинку и начинает... Я пригляделся – на картинках голые дамочки весьма симпатичного вида, а немчура изо всех сил наяривает, ничуть не стесняясь окружающих. Мне потом сказали, что делал он это регулярно. Нет, я понимаю, конечно, бывают у мужиков проблемы, однако у всего есть предел, а также место и время. Мне было неприятно.

– Послушай, Карл, – начал я как можно более миролюбивым тоном на ломаном французском, – ты не мог бы переместиться со своими «девочками» куда-нибудь в другое место – например, в туалет...

Немец на какое-то мгновение остановился и недоуменно уставился на меня бесцветными глазками. Судя по брезгливому выражению, он прекрасно понял мою просьбу. Тем не менее тут же вернулся к прежнему занятию.

– Слушай, Карл! Я тебя как камрад камрада прошу! Или ты совсем уже спятил? – Я бесцеремонно уселся на край немчуровской койки, неотрывно глядя на него.

Немец снова остановился и злобно произнес короткую фразу на родном языке. Единственное понятное для меня слово было «швайн». Впрочем, словечко это, наверное, знакомо каждому русскому. Самое страшное немецкое ругательство. Что ж, хоть я за словом в карман не привык лазить, но в данной ситуации решил не перегибать палку. Неторопливо поднялся с койки, сгреб в охапку карлову «картинную галерею» и так же спокойно двинулся в коридор. За спиной прозвучала длинная тирада – на октаву выше, почти истерично и очень конкретно: «руссише швайн». Ни мять, ни тем более рвать «галерею» я не собирался, а хотел отнести ее в душевую. Пусть там Карл «тихо сам с собою» и со своей галереей делает все, что его душе угодно.

Однако просто так уступать мне, «руссише швайну», Карл не мог – он рванулся вслед за мной, схватил за плечо, резко дернул на себя и послал кулак в мою челюсть. Наверное, думал, что попадет... И напрасно. В таких ситуациях мое тело действует как автомат. Шаг назад, полуприсед, захват Карловой правой, нырок под нее с разворотом и классический бросок через бедро. Карл грохнулся прямо на россыпь своих «фрау» – я выронил фотогалерею за секунду до этого.

– Осторожнее, Карл, помнешь своих красавиц, – попытался урезонить его я.

Но Карл осатанел...

Он привстал, опираясь на табуретку, и вдруг, резко разогнувшись, запустил ее мне в голову. Пришлось окончательно «заземлить» Карла полновесной «двойкой» – по печени и в челюсть.

Ночью эта история получила продолжение.

– Питер, эй, проснись!

Сквозь сон я врубился не сразу. Да они тут целую команду собрали: Эрих, соотечественник Карла, сам «дрочила» и бывшие наши соотечественники – эстонцы. Один из них усиленно тряс меня за плечо.

– Чего надо, мужики? – Вопрос был чисто риторический.

– Пошли выйдем, поговорить надо. – Эстонец говорил почти без акцента, хотя раньше делал вид, что