— Я не собираюсь, как Остап Бендер, скупать бранзулетки и перетаскивать их на своей шее через румынскую границу.

— Надеюсь.

— У меня пожилая мать. Я хочу помочь нашей детской киностудии. Даже съемки любительского кино требуют расходов.

— Верю.

— Ну что ты заладила — надеюсь, верю… Генерал-лейтенант и то понимает, что за помощь органам надо вознаграждать!

— Я с ним совершенно согласна, но я думала, он подпишет требование в финчасть на выплату тебе премии… Ну не знаю, рублей на сто пятьдесят — двести…

— Прекрасно!.. Если бы Королева или ее подельник мне глотку перерезали, то вы бы эти полтораста рубликов моей матери выписали? На похороны сына!.. А в гроб положили бы медальку, завернутую в тряпочку, потому что бойцам невидимого фронта нельзя демонстрировать свои награды!

Она выслушала мою тираду с улыбкой превосходства. Ну еще бы! Она-то радеет об интересах государства, а я в ее глазах кто? Озверевший мещанин, готовый за кучу бабла продать, что угодно?.. А вот хрен угадала! Мне эти деньги нужны, чтобы поддержать хотя бы нескольких близких мне людей в те годы, когда государству до них не станет никакого дела. И произойдет это не так уж и нескоро. Последнее десятилетие советской власти уже наступило. Начался обратный отсчет. Так что пусть ухмыляется товарищ майор государственной безопасности, сейчас прав я, а не она.

— Ладно, Оля, — сказал я примирительно. — Прости, наговорил глупостей… Спасибо тебе за все!

— И ты не поминай лихом! — откликнулась она, и смахнула с глаз что-то, будто соринку.

Я подошел и обнял ее. Крепко. В это время в дверь позвонили. Хозяйка пошла открывать. Это оказался толстяк Спицын. Он подхватил мой чемодан и сумку с кассетами. Я взял деньги, сумку Арабова и коробку с видаком. Телегина проводила нас до выхода из подъезда и сделала мне ручкой, грустно улыбнувшись. Я улыбнулся и кивнул в ответ, потому что руки у меня были заняты. Машина, на которой Петя прикатил за мною, стояла во дворе, так что далеко идти не пришлось. Погрузив часть моей поклажи в багажник, Спицын отворил пассажирскую дверцу, и я устроился на заднем сиденье с сумкой с деньгами и коробкой с JVC.

— Ну что сразу в аэропорт? — спросил толстяк.

— Не сразу, — откликнулся я. — Где бы мне подарки купить жене и друзьям.

— В ГУМе, наверное, — проговорил он. — Там всего много.

— Тогда поехали!

Мы выехали со двора. Я и по прошлому разу заметил, что Петя неплохой водила. Да и вообще — внешность обманчива. Неумеху в КГБ не взяли бы. Конечно, вряд ли он пригоден для оперативной работы, в смысле — погонь и перестрелок — а вот голова у него, видать, варит. Спицын не просто подкинул меня до Государственного Универсального Магазина, но и решил сопроводить. Он, не стесняясь, помахивал корочками, чтобы меня обслужили вне очереди. Не прошло и часа, как я стал обладателем набора польской косметики фабрики «Polena», советской кинокамеры «Конвас-автомат» с набором 35-миллиметровой пленки к ней и разную ерунду. Я хватал все подряд, но нужное, а Петя таскал за мной пакеты.

Потом мы все это сложили в его машину и уже без остановок поехали в Домодедово. В аэропорту Спицын снова размахивал своим удостоверением направо и налево, так что всю мою поклажу и меня самого погрузили в самолет как принца из слаборазвитой, но дружественной страны. И сотрудники аэропорта были ко мне предельно внимательны. Мы с Петей поручкались у трапа. Я его искренне поблагодарил за помощь. Кому другому, я бы сунул пару стольников, но Спицын все-таки служит в весьма серьезном учреждении и такие номера мог не расценить. Все-таки большинство служивых в СССР блюли честь погон.

Глава 12

Полет на «Ил-18» прошел спокойно. Молоденькие и кукольного вида стюардессы были ко мне не менее внимательны, нежели сотрудники «Домодедово». Видать, на борт сообщили, что летит какой-то особенный пассажир. Я не возражал, когда мне принесли коньячка и лимончик на закуску. Надо было как-то скоротать рейс. Тем более, что Диккенс остался в чемодане, а чемодан я сдал в багаж.

Спустя два часа самолет приземлился. И тут меня ждал сюрприз. Оказалось, что меня встречают. Когда я сошел с трапа самолета, меня поджидал… Карл! Ей богу, даже сердце екнуло. Может случилось что? Я ведь так и не позвонил Илге со всей этой суматохой.

— Привет, дружище! — сказал я, пожимая ему руку. — Как ты узнал, что я прилетаю сегодня?

— Здравствуй, Саша! — откликнулся Рунге. — Трудовик наш шепнул на вчерашнем педсовете.

— А вчера был педсовет?

— Ну да, обсуждали планы на новую четверть, — не слишком весело откликнулся он.

— Все нормально? — насторожился я.

— Да, если не считать, что Шапокляк опять разорялась насчет тебя…

— Да хрен с ней! — отмахнулся я. — У тебя, наверняка, не из-за этой дуры такой расстроенный вид!

— Ты прав. Не из-за нее. В Доме Пионеров не хотят брать нашу киностудию на баланс.

— Уф, я уж думал, у тебя действительно что-то стряслось…

— Да конечно? стряслось! — едва ли не крикнул он. — Я уж думал, мы на полупрофессиональную съемку выйдем. Хотя бы на тридцать пять миллиметров!

— На тридцать пять миллиметров, говоришь?.. — хмыкнул я. — Знаешь, друже, пойдем-ка багаж мой получать… Ты, надеюсь, на колесах?

— А как же!

— Вот и поможешь мне барахлишко довезти.

Он с готовностью забрал у меня коробку с видаком, который я не доверил багажному отделению самолета, и мы направились к скромному зданию аэровокзала, на котором белела надпись «ЛИТЕЙСК». Самолет разгрузили быстро. Все-таки он прилетел из Москвы! Так что уже через полчаса после приземления, мы с Карлом грузили мои вещички в его «Бумер». Увидев коробку с «Конваксом-автоматом», дружок уставился на меня, как ребенок на Деда Мороза.

— Это что?.. — потрясенно пробормотал он. — Это для студии?

— Это — для тебя, — ответил я, чувствуя себя щедрым до омерзения. — Там еще пакет с безделушками для твоей супруги.

— Да ты хоть понимаешь, что это такое⁈

— Если честно — не очень, — признался я.

— Это же профессиональная камера для ручной съемки! Такие даже космонавты используют!.. Да в него даже пленку «Кодак» можно заряжать!

И он еще что-то понес про