Чем более знакомлюсь я с дикими, тем более люблю их и тем более убеждаюсь, что мы, с нашим просвещением, далеко, далеко уклонились от пути к совершенству, почти не замечая того; ибо многие, так называемые, дикие гораздо лучше многих, так называемых, просвещенных, в нравственном отношениии. Например: во всей Камчатской епархии, можно сказать, совсем нет ни воровства, ни убийства; по крайней мере, почти не было примера, чтобы собственно Тунгус, или Камчадал, или Алеут, были под судом за сии преступления. Но кроме сего, между дикими есть много примеров и добродетелей: например, первый Тунгус, с которым мне случилось видеться и говорить (в Гижиге), удивил и утешил меня своею верою и преданности) Богу. После рассказа его об их житье-бытье, можно сказать, полубедственном, когда я сказал ему: «зато вам там будет хорошо, если вы будете веровать Богу и молиться Ему»; тогда он, видимо изменившись в лице своем, с сильным чувством сказал: «Тунгус всегда молится; Тунгус знает, что все Бог дает. Убью ли я хоть куропатку? Я знаю, что Бог мне даль, и я молюсь Богу и благодарю Его. Не убью? — значит, Бог мне не дал; значит, я худой… Я молюсь Ему». Не могу вспомнить сих слов без движения сердца, и не могу после того не сказать, в духе благодарности: благословен Господь, открывающий познание веры и истины младенцам и утаевающий оное от мнящихся быти мудрыми. В прошедшем письме моем из Камчатки я имел честь писать Вам о том, что Колоши и Чукчи начали принимать св. крещеше; к сему надлежит прибавить, что до Пасхи (1843 г.) Колош всех окрещено 102 человека, в том числе 2 шамана, и все, кроме 2-х, взрослые мужчины, которые, как пишут, теперь готовят к крещении жен и детей своих. Видели крещение Колош Ситхинских и их соседи Колоши Проливские и, пишут, только ждут к себе проповедника. Слава и благодарение Господу.

К сведениям о Чукчах, надлежит оказать еще то, что я, в бытность мою в Гижиге, одного из тамошних священников отправил на реку Анадырь, в качестве миссионера, для испытания расположения к принятию крещения Чукоч; и он был на реке Анадырь и видел нескольких Чукоч; одно семейство, по собственному их вызову, окрещено, а во многих видно явное расположение. Священник, видя это, тотчас отправился в Гижигу с тем, чтобы совсем перебраться в Анадырск; но обстоятельства, совершенно неотвратимые, не допустили его вторично в Анадырск и заставили воротиться с половины дороги.

Кадьякский приход до 1839 года был одним из последних в отношении к нравственности и исполнению христианских обязанностей. Бывало, в целый год было исполнивших долг очищения совести не более 100 человек, и был год, когда было только 8 человек из 5 или 4 тысяч; а ныне нет ни одного нерадивого. Церковь была до того слишком пространна, так что и в большие праздники она была почти полупуста; а ныне не только в великий пост или болыше праздники, но даже в обыкновенные воскресные дни она бывает полна до того, что многие стоят вне церкви. Это заставило церковь раздвинуть. И главный правитель, в бытность его на Кадьяке, немедленно приказал сделать пристройку с западной стороны. Из Кенайцов, Чукоч и других народов, находящихся в пределах Кадьякского прихода, в 1841 и 1842 годах присоединено к церкви св. крещением более 350 душ. И паки, слава и благодарение Господу!

Скажу нечто и о путешествии моем по Камчатке и Охотской области. Из Камчатки выехал я 29 ноября 1842 г., и 3 апреля прибыл в Охотск, проехав более 5000 верст на собаках и отчасти на оленях, и пробыв собственно в пути 68 дней, а прочее время проведено в прожитии на разных местах, а более в Гижиги (13 дней). Повозочка моя, в которой я ехал во всю дорогу, была весьма похожа на гроб, то есть, так же узка и длинна и такой же формы, — только тем отличалась от гроба, что на полозьях и на задней части оной быль зонт. Нередко случалось ехать по узкой дороге, пробитой между глубокими снегами; и тогда мне казалось, или приходило на мысль, что я еду в гробе по длинной могиле: ибо только стоило остановиться и велеть зарыть себя. Более 25 дней проведены вне всяких жилищ, которые или проезжали мимо, или в которые нельзя войти; 7 дней проведены совершенно в пустых местах (при переезде из Олюторской губы в Пенжинскую). Мороз (в 63° сев. широты) иногда быль очень жесток. Но, благословен Господь, хранянцй меня во всех путях моих! Несмотря на быстрые и резкие перемены воздуха, воды, пищи и проч., я и все сущие со мною (их было сначала 6, а под конец 4) были совершенно здоровы; никто из нас, можно сказать, не видал даже неприятности, выключая мороза, — все во всю дорогу благодушествовали; словом сказать, я готов еще не один раз проехать по Камчатке, если только буду здоров. В Камчатке церквей очень много, судя по числу людей (10-на 5300 жителей), а в Охотске чрезвычайно мало (3 на 6000). Просят меня дать священников жители острова Павла, Курильцы, Тунгусы, и я нахожу это необходимым но нет денег.

Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с сыновнею преданностно и любовью, Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца, нижайший послушник,

Иннокентий, Епископ Камчатский.

1 августа 1843 года, Охотск.

Письмо 42

Милостивый Государь, Андрей Николаевич.

Что ни говори, а все очень жаль, что Вы не наш. Тогда я писал бы Вам все, что бы ни пришло мне в голову, а теперь волею и неволею должен ограничиться общими предметами.

О себе уведомляю Вас, что я здоров и живу в новом архиерейском доме, двухэтажном, и имею домовую церковь, освященную в 15-й день декабря 1843 года. Иконостас весь здешней работы, а образа все те, кои были посланы вокруг света в 1841 году от Ея Сиятельства А. А., Орловой; впрочем это я догадываюс только из Вашего письма — догадываюсь, ибо прочитать всего письма никак не мог.

Но представьте еще, как я был утешен новым подарком, вероятно от Ее же Сиятельства, (ибо иконы все те же, что и прежде, и той же кисти и в ту же меру). 14 марта пришло к нам кругосветное судно, 17 числа получил я 12 новых образов в зодотых рамах; и как ни старались мы к неделе Ваий