память трех Ваших ангелов: Сергия, Георгия и Татианы, если только Господь допустить, будет исполнено в 25 сентября и 12 января. И будьте уверены, что я всегда буду помнить, вспоминать и поминать Вас и любезных Вам.

Я уверен, что Вы порадуетесь тому, что Господь касается сердец соседей наших, Колош, своею благодатно; и вот уже 102 человека окрещены, из них мужчин взрослых, которые теперь готовят ко крещению жен и детей своих.

Начинают оказывать расположение к принятию крещения и Чукчи, из коих окрещено 8 семей. Из диких американцев — Пенайцев и Чугач окрещено более 300. Слава и благодарение Просветителю душ наших, тем более, что Колоши и Американцы крестятся без всяких подарков и условий: кроме медных крестиков, им не дается ничего, разве бедным.

Я почти все еще путешествую: на месте, в Ситхе, я прожил постоянно только 4 1/2 месяца, а остальное время с 19 февраля 1842 г. все путешествую; был на островах Алеутских, посетил прежних своих прихожан Алеутов, порадовался и утешился ими, а они мною; проехал по всей Камчатке и по Охотской области и вот, с 3-го апреля, сижу в Охотске у моря и жду погоды.

Много видел я разных происшествий и примеров; об одном из них нельзя не рассказать Вам. Первый Тунгус, с которым я увиделся в Гижиге, удивил меня, — нет, этого мало: удивил, изумил и утешил меня своею преданностью и верою. После рассказа его о их житье-бытье полубедственном, до которого довели их (сказать между нами, начальствующие в Гижиге исправники и проч. и христолюбивое воинство — казаки), когда я сказал ему: зато там вам будет хорошо, если вы будете веровать Богу и молиться Ему; тогда он с сильным чувством, которое даже выразилось на его загорелом лице, сказал мне: «Тунгус всегда молится, Тунгус знает, что все Бог дает; убью ли я хоть куропатку? это Бог мне даль, и я молюсь Богу и благодарю Его; не убью? значить, Бог мне не даль; значит, я худой… я молюсь Ему». Не могу ни вспомнить, ни сказать сих слов без сердечного умиления, тем более, что их сказал человек, которого наши новые философы едва удостоивают имени человека.

Еще одна новость, довольно интересная, но не очень славная для Русских, если только правда. Г. Транковский, капитан-лейтенант, бывший ныне на реке Анадырь, сказывает, что какие-то иностранцы заселились на устье реки Анадырь, в числе 13 или 14 человек, построили крепостцу и производят торговлю с Чукчами; к ним каждогодно приходить судно со снабжением и проч. Как Вам кажется? если (повторяю) это только правда, — а г. Транковский убежден, — иностранцы поселились на земле. Русской без ведома Русского правительства и производить торговлю!!! — от этого немного чести и пользы Русским. А между тем, здесь тысяча чиновников, получающих страшные тысячи рублей, и часть Русского военного флота; что это заселение и судно не Американской компании, в том нет ни малейшего сомнения. Желательно, чтобы это была ложь.

Прощайте. Господь да будет с Вами, да утешает Вас в скорбях Ваших! Свидетельствую Вам и супруг Вашей мое искреннее почтете. Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга.

Иннокентий, Е. Камчатский.

Охотск, июня 8 дня 1843

Р. S. Если будете писать в Москву к Вашим, потрудитесь написать от меня искренний поклон, и здоровы ли они? Я к ним писал из Ситхи, но ответа не получил, а теперь писать не имею времени.

Письмо 39

Милостивый государь, Андрей Николаевич![74]

Искренно благодарю Вас за память обо мне. С большим нетерпением я ожидал от Вас писем, и желание мое исполнилось. Но знаете ли что? Из двух писем Ваших, от 2 марта 1842 и от 4 марта 1843 года, я не мог понять даже и половины. Сколько ни бился я и какие ни употреблял средства, никак не мог разобрать всего, особенно последнего письма. Одно, что я понял весьма хорошо, это то, что Вы теперь не в Синоде[75]. Удаление Ваше из Синода и, как пишут мне, невызывание нашего Владыки в Сунод для меня неразгаданная тайна. Но что это не даром, в том я преуверен. Мне намекают только, что все это произошло по делу о Библии. Но из этих намеков я не понимаю ничего. Не можете ли Вы мне это пояснить? а равно и обо всем, что можно.

Очень жаль, что Вы теперь, не имея участия в делах по Синоду, не можете прочесть моего путевого журнала, который я представил в Синоде от 5 июня[76]. Какие бы я ни сделал Вам из него выписки, Вы не можете иметь полного понятия о всех действиях моих, который впрочем по крайнему разумению моему направлены к славе Божией; и (похвалюсь) я не делал ничего для каких либо своих выгод или похвалы.

Итак, вместо описания действий моих, представлю Вам сухой перечень моего пути. О путешествии моем в Кадьяк и по Алеутским островам и о прибытии в Камчатку я Вам писал. Теперь остается мне сказать, что я из Петропавловска отправился 29 ноября и проехал прямо в Нижнекамчатск, откуда обратно по тому же пути, не заезжая впрочем в Петропавловск, в Большерецк; здесь провел праздник Рождества Христова. Отсюда проехал по западному берегу до Лесновской церкви; потом опять переехал на восточный край Камчатки в дранкинский проход. До сего места можно было иметь ночлеги в избах, но отсюда до самой Гижиги на расстоянии более 700 верст изб нет совсем, а с вершины Олюторского залива до вершины Пенжинской губы (Охотского моря) нет никаких жилищ на расстоянии более 300 верст. И мы ночи проводили в пустых местах; но благодарено Богу, погода была очень хороша, и мы на 6-й день добрались до жилья некрещенных коряк-каменцов; тут захватила нас страшная непогодь, и мы жили в коряцкой юрте вместе с коряками. После того мы ехали уже довольно успешно, но все ночи, кроме 2–3, проведены также в пустых местах, но это уже было сносно, ибо врезая стало подвигаться к весне. 3-го апреля приехал я в Охотск, чем и кончилось мое путешествие по сухому пути. От Петропавловска до Охотска проехал я более 5000 верст на собаках и отчасти на оленях, а лошадей даже не видал. Повозочку, в которой я ехал, очень можно назвать гробом, только, вместо холста или миткалю, внутри она обита медвежиной. Ширина повозки не более 5 четвертей в головах, а к ногам 2 ½; вышина в головах 3, а в ногах 2 ¼ четверти;