– К Капустке? – Я растерялась. Знала, что Анна Сергеевна много помогает убогой, то одёжкой, то овощами с огорода. Но к Капустке за яйцами?

– К Капустке, к Капустке, – уверенно подтвердила та. – А что такого?

– Так она же… она… бессмысленная совсем.

– Капустка-то бессмысленная?! – разгневалась вдруг Сергевна. – Дура ты, дура, не знаешь, что болтаешь. Иди давай.

И Анна Сергеевна, сердито развернувшись, пошла в дом, под нос ворча: «Надо же, бессмысленная… Вот, придумают же. Бессмысленная…»

А я пошла к Маше Капустке.

Полдень стоял пасмурный, уже несколько дней лили тёплые дожди, и вся деревня была укутана туском – грустным туманом.

Слободка стоит пониже, к оврагу, так что, выйдя туда, я пошла по склону, сквозь неясное густое марево, совсем медленно. С какого-то участка доносились удары топора, через туман они звучали особенно гулко и дробно. Пахло мокрым, снытью, крапивой.

Шла я медленно ещё и потому, что шла к убогой. При встрече с такими людьми неловко от их болезни, стыдно и их глупостей, и своей к ним жалости. Побаиваешься их чудачеств. Не угадаешь, как вести себя. Так и я опасалась этой встречи.

Дом Капустки последний, у самого спуска в овраг. Задумавшись, я опомнилась только тогда, когда из тумана прямо передо мной встал забор. Я остановилась, поглядела вправо, влево, ища калитку.

И увидела столбик, на который забор опирается. А дальше по забору ещё один, и ещё… Деревенские на такие столбы надевают пустые консервные банки, чтоб дерево на спиле не гнило. На Капусткиных столбиках тоже были банки. Только каждая банка улыбалась. На ней масляной краской рожица была нарисована, с глазами, с ушами. И все улыбались. И все были так похожи на Машу Капустку…

– Улыбаешься на мою охрану? Охрана от обмана! – раздалось из-за забора. – Кто улыбнётся, тот не обманет.

Маша Капустка стояла левее, за калиткой, взявшись за жерди забора, высунувшись и глядя на меня своим вылупленным взглядом из-под красной шапки с помпоном.

– Я, Маша, за яйцами… Анна Сергеевна послала.

– А заходи, заходи. Только я пойду, работу доделаю. А ты входи.

И она, звякнув откинутой щеколдой, ушла вглубь.

Я вошла в калитку. Не было тут ни цветов, ни грядок огородных. Только высокая мокрая трава да сныть, уже осыпавшая свои пушистые белые зонтики. И были тут яблони. Тут было много яблонь.

Яблони поднимались из травы толстыми шершавыми стволами и, ветвясь над головой, распахивали богатые зелёные кроны вширь, укрывая и землю, и человека. Я задрала голову. Вверху, там, кроны запахивались одна на другую, теснились густой листвой, серебристой с исподу, густо-зелёной с лица. С листьев падали в траву капли осевшего тумана. В мокрых кронах глянцевыми боками светились яблоки. Яблоки зелёные, яблоки красные и золотистые яблоки круглились над головой.

В поисках дома я шагнула в туман, в темнеющую под деревьями глубину. И там были всё яблочные деревья, они так и шли по траве, где молодые, тонкие, где кряжистые старики. Вспомнилось: «дом-то – спереди, у забора…» В траву с мягким стуком упало яблоко.

Заглядевшись, я давно миновала дом. Обернулась и увидела Капусткину избушку. Вход был из сада, с большого крыльца, растянувшегося вдоль серой ветхой стены.

Маша Капустка стояла на крыльце, у длинного дощатого стола. Задумчиво подперев щёку ладонью, она смотрела на стол.

– Вот видишь, раскладываю, – обронила она, заметив меня. И снова задумалась.

На столе ровными рядами лежали яблоки, а рядом, на хромом стуле – корзина, наполовину полная. Капустка выбирала оттуда по одному, думала, потом осторожно передвигала уже разложенные на столе и укладывала новое яблоко на место.

– Сложно… – вздохнула она. – Какое куда? Понять ведь надо.

Я посмотрела на Капустку и заметила, что она и не горбится так, как обычно, не шепелявит, не запинается. Не было больше наивного удивления в её взгляде. Только спокойная, светлая мысль.

– Да, понять. Понять, куда оно само хочет, яблоко это. Вот те – на варенье, эти – сушить буду. А вон те, что с краю, – людям раздам и сама съем. Только не моя на то воля. Мне сами яблоки, их волю понять надо. Иначе ни варенье не выстоит, ни яблоко зиму не вылежит. Иногда по нему сразу видать, чего оно хочет. А бывают такие секретники… Прямо партизаны!

Капустка рассмеялась. Потом, словно опомнившись, заспешила:

– Ой, да что ж я тебя баснями кормлю, ты ж за яйцами, а я про яблоки. Я сейчас, обожди.

Она потянула облезлую дверь, та со скрипом подалась, и Маша скрылась в доме.

– Только не трогай там! – раздалось из сеней.

Я ждала. Смотрела на яблоки. И меня всё не отпускала мысль о странности, о несоответствии каком-то. Только в чём оно? То, что она не убогая? Нет, не то. Она убогая, просто сейчас она спокойная, она не тревожится. Даже, может, гордится своим садом. Вот где-то тут несоответствие. Что-то с садом… Но что?

Зашаркали шаги. Маша вынесла корзину, тёмную, кривоватую, полную белых крупных яиц. Были они чистые, как на подбор, и только к одному пристало рябое пушистое пёрышко.

– Вишь, какое? – она кивнула на перо. – Рябушки у меня, рябые несушки. Только не покажу их тебе, чужих глаз они не любят, пужаются.

Увидав в моих руках деньги, смешалась, запричитала:

– Ой, не знаю, не умею счёту, не умею. Сама так положи. Сколько надо копеек, сочти и положи.

И она протянула ладонь. Скомкав, сунула бумажки в карман кофты. Вытерла руки о платье.

– Ну… иди теперь.

Я, сама вдруг разволновавшись, сбивчиво поблагодарила. Пошла к калитке.

Уже за забором я услышала Капусткин голос:

– Ты не серчай, что я яблок не дала. Они ещё со мной побыть должны, во внимании. Принесёшь через неделю корзину – дам. Я всем скоро раздам.

И только тут я поняла, в чём то тревожное несоответствие, что беспокоило меня. Ни у кого в деревне яблок в этом году не было. И не могло быть – не яблочный нынешний год. Не могло их быть и у Капустки. Но они у неё были.

* * *

– …А, Анна Сергевна? Как же это выходит? Ни у кого яблок нет, а у неё – полный сад. Да какие… Что же это?

Мы сидели с Анной Сергеевной у неё на террасе, чаёвничали.

– Вот-вот, теперь «что да что», чтокаешь, – удовлетворённо заговорила та, прихлёбывая горячий чай. – А то – бессмысленная… То-то и оно, что