– Я предлагал тебе сбежать! Но ты отказался…

– Ты прекрасно знаешь, почему.

– Да! – Брекенбок сорвался на крик. Не услышать его возможно было разве что на другом берегу Пыльного моря, где-нибудь в Гамлине. – Потому что ты у нас весь из себя такой раскаявшийся! Весь из себя такой…

– Я не мог иначе.

– Да уж, мистер Совестливый… Где была твоя совесть, когда я пришел к тебе? Когда я умолял тебя мне помочь?

– Талли, ты же знаешь…

– Нет! Это ты знаешь, насколько это было для меня важно! Только ты и знал! Я должен был найти свою семью, а ты должен был мне помочь! Но ты просто взял и отказал мне!

Мэйхью промолчал. Само собой, он ожидал, что при встрече с Брекенбоком его ждут обвинения и упреки, и все равно выслушивать их было горько: он и правда знал, как его друг мечтал отыскать пропавшую семью.

– Ты мне не друг, – сказал Брекенбок, словно подслушав мысли Мэйхью. – У меня нет друзей. У меня они были когда-то: Головастик, мой самый первый друг из «Пансиона мадам Лаппэн», еще Нос и Уилли-Прищепка из сиротского приюта мадам Гроттеморт. Их всех больше нет, они мертвы, а их могилки засыпаны осенними листьями.

Мэйхью покачал головой. Головастик… подумать только, а он и забыл свое детское прозвище.

– Нос и Уилли-Прищепка тоже, полагаю, как-то тебя обидели, раз ты и их записал в мертвецы…

– Прищепка на самом деле умер. Еще ребенком. А Нос… Этот пройдоха не так давно почтил своим визитом Габен: ограбил банк, попал в газеты и даже не удосужился навестить меня.

Мэйхью не поверил своим ушам.

– Постой-ка! Фиш?! Человек-из-Льотомна, который ограбил «Ригсберг-банк», – это твой друг Нос из сиротского приюта?!

– Да-да, тогда еще черный дом на площади Неми-Дрё назывался «Ригсберг-банком», но ты меня не слушаешь! Нос был здесь, но он даже не заглянул! Я пытался его найти после того, как его имя попало во все газеты, но он уже сбежал. Вот такие они, мои друзья…

– Талли, послушай, – Мэйхью попытался призвать сумасшедшего друга к голосу разума. Что само по себе напоминало сумасшествие. – Я понимаю, что ты затаил на меня смертельную обиду и, вероятно, даже планируешь какую-то месть…

– Месть давно остыла.

– Тем не менее, – продолжил Мэйхью, – я бы не пришел к тебе, если бы это не было важно. Намного важнее твоей обиды и моих сожалений.

Брекенбок фыркнул.

– Ха! Еще раз – Ха! И напоследок – Ха в третий раз!

Мэйхью нахмурился – он больше не был намерен тратить время на препирательства:

– Этот человек, – сказал он, – который здесь только что был. С зеленым зонтом…

Брекенбок одарил собеседника показными аплодисментами.

– О, ну конечно, переведи тему на кого-то, кто раздражает меня еще сильнее, чем ты. Это так… в твоем духе!

– Талли…

– Зачем ты пришел? – спросил хозяин балагана.

– Убийца, – сказал Мэйхью. – Я иду по следу убийцы.

– Ох, уж эти убийцы и их следы… – проворчал шут. – Вот не могут они не пачкать башмаки.

Мэйхью проигнорировал «шутку».

– След привел меня сюда, в твой балаган.

– Гуффин кого-то убил?

– Возможно, это был он.

– Возможно?

– У меня пока нет доказательств. Но кукла… та кукла, которая была на столе, она как-то с этим всем связана.

– Как-то?

– У меня пока очень мало сведений.

– «Возможно», «как-то», – с презрением в голосе бросил Брекенбок. – Что вообще ты знаешь?

– Двое, – сказал Мэйхью поспешно, пока у хозяина балагана не случился очередной приступ безумия. – Манера Улыбаться и Пустое Место пришли к кукольнику Гудвину в переулок Фейр. Они забрали из лавки куклу, сели на трамвай, но трамвай не поехал в Фли…

– На мосту была поломка.

– Поломки не было. Они вышли у старой аптеки и отправились на улицу Пчел. Там они сели на воздушный шар некоего мистера Баллуни, и на нем отправились в Фли.

Слушая Мэйхью, хозяин балагана заметно скучал. Он даже демонстративно зевнул.

– Я нашел мастера Баллуни, – сказал Мэйхью. – Его засунули в шкаф с перерезанным горлом.

На Брекенбока это не произвело никакого впечатления.

– Шкаф с перерезанным горлом? Я знаю шкафы с ящичками, дверцами и такими миленькими бронзовыми ручками. Но перерезанное горло… это что-то новенькое.

– Ты прекрасно понял, что я имел в виду, – раздраженно сказал Мэйхью – его друг все, что угодно, даже жестокое кровавое убийство, мог превратить в шутку.

– Может, понял, а может, нет, – сморщил лицо Брекенбок. – Ну да ладно. Что было дальше? Куда Манера Улыбаться и Пустое Место отправились следом?

– Они улетели на шаре – полагаю, сюда. Я знаю, что Манера Улыбаться вернулся в балаган один. Если не считать куклу…

– И?

– Мне нужна твоя помощь. Расскажи, что знаешь.

– Что мне за это будет?

– Талли…

– Ладно! – Брекенбок поморщился, съел папиретный докурок и зажег новую папиретку. – Я отправил Манеру Улыбаться и Пустое Место к кукольнику Гудвину за старым долгом. Манера Улыбаться притащился один с куклой. Больше наше шутовское сиятельство ничего не знает.

Это была очевидная ложь, но Мэйхью не стал ничего говорить, опасаясь, как бы не разрушить хрупкое, словно нить паутины, здравомыслие Брекенбока.

– Ты ведь заявился в мой тупик, чтобы разнюхивать, подсматривать и подслушивать, верно я все понимаю?

Мэйхью подобрал бы другие формулировки, но промолчал и лишь кивнул.

– Хорошо, – сказал Брекенбок. На его губах появилась злая улыбка. – Я позволю тебе остаться в балагане, но с одним условием – если подтвердится, что Манера Улыбаться и есть твой убийца, ты схватишь его только после премьеры моей пьесы.

Мэйхью вынужденно кивнул – это уже было хоть что-то. Признаться, его удивило то, как быстро Брекенбок согласился. Уговорить его оказалось довольно просто и…

И тут хозяин балагана коварно прищурился, что дало Мэйхью понять: «просто» не будет.

– Ты ведь не думал, что я позволю тебе здесь разнюхивать, и ничего не попрошу взамен, верно? – спросил Брекенбок. – Для начала тебе придется кое-что сделать и для меня.

Мэйхью тяжело вздохнул:

– Прямо как в старые времена в «Пансионе