Один молодой английский политик, узнав о содержании ультиматума, сказал жене, что «столь наглых документов такого рода еще никто не создавал… Не понимаю, неужели эти глупцы – короли с императорами – не могут собраться, проявить государственный ум и спасти мир от ада; но нет, все мы впадаем в какое-то тупое оцепенение»[375]. Политика звали Уинстон Черчилль.

У дочери Франца-Фердинанда, принцессы Софии Гогенберг, перед предъявлением ультиматума был день рождения. До конца жизни она не помнила, как встретила свою очередную годовщину. Через четыре дня, месяц спустя после убийства в Сараево, Франц-Иосиф объявил Сербии войну[376]. Он не желал вооруженного конфликта, но еще сильнее не хотел терять лицо. Без Франца-Фердинанда ему не хватило решимости, и он поддержал человека, которого презирал, и развязал войну, которой опасался. Победителем вышел генерал Конрад фон Гетцендорф и его партия.

Германский кайзер Вильгельм II уверенно предсказывал: «Царь не встанет на сторону убийц монархов»[377]. Он ошибся. Как и опасался Франц-Фердинанд, Россия немедленно поднялась на защиту Сербии. Лев Троцкий, живший тогда в Вене, потом описал, что творилось в тот день на улицах столицы империи Габсбургов:

Я ходил по главным улицам знакомого города и на великолепной Рингштрассе наблюдал необыкновенно большое скопление народа… В людях пылала надежда… Началось нечто совсем новое, неординарное. Будущее сулило перемены. Вот только какие – к лучшему или к худшему?[378]

Империя Габсбургов и Германия оказались в состоянии войны с Сербией и Россией. Как человек, русский царь Николай II искренне страдал; отдавая приказ о мобилизации, он сказал своему правительству: «Подумайте об ответственности, которую вы советуете мне принять! Подумайте о том, что дело идет о посылке тысяч и тысяч людей на смерть!»[379][380] Император Германии Вильгельм II отозвался о своем кузене-царе: «Царь не предатель, но он слабый человек. Слабость – не предательство, но выполняет все его функции»[381]. Он мог сказать это и о себе.

Объявление войны Австро-Венгрия сделала на пятнадцати языках, лишний раз подчеркнув многонациональность своей армии. Союзная России Франция быстро объявила войну Германии. За ней то же самое сделала Англия, и, естественно, ее колонии по всему миру. Первая мировая война началась. Адольф Гитлер жил тогда в Мюнхене и потом вспоминал, что его охватил бурный энтузиазм. Пять лет он старательно уклонялся от службы в австрийской армии, но теперь немедленно пошел в армию Баварии.

Тем временем в семье Габсбургов разворачивалась война другого рода – за будущее сирот Франца-Фердинанда. Генриетта Хотек, их незамужняя тетка, переехала в Конопиште, к детям. Граф Ярослав Тун, муж другой тетки, Марии Хотек, предложил взять на себя их юридические и финансовые дела. Управляющий поместьем их отца Франц Яначек продолжал вести хозяйство в Конопиште. Но кредиторы тут же начали требовать заплатить все долги эрцгерцога. Деньги быстро стали проблемой[382].

Обет отречения, подписанный эрцгерцогом в 1900 г., позволил ему вступить в брак, причем жена и дети оказывались исключительно на его содержании. Завещательные распоряжения предстояло улаживать еще очень долго, но в любом случае его сыновья и дочь не могли наследовать ни гроша из семейного состояния Габсбургов или Эсте. На бумаге Франц-Фердинанд обладал значительным состоянием, а на деле – всего лишь небольшими имениями. Его сироты могли унаследовать дома отца и прилегавшие участки, но не получали никаких средств на их содержание[383]. Император полагал, что убийство племянника, которого он ненавидел, и жены племянника, которая ему не нравилась, ничего не меняло в финансовых обязательствах перед малознакомыми ему сиротами.

После событий в Сараево правительство Франца-Иосифа даже отказалось оплачивать вскрытие и бальзамирование тел эрцгерцога и герцогини. Чиновники утверждали, что теперь у них нет никаких финансовых обязательств перед погибшим наследником, его морганатической супругой и их семьей. Граф Тун настаивал, что Франц-Фердинанд погиб при исполнении служебных обязанностей, бальзамировщик же «исполнял обязанности австрийского государственного медицинского чиновника… Безусловно, его труд должен быть оплачен»[384]. Но двор Габсбургов так и не оплатил счет на сумму в 400 долларов. Долги стремительно росли, и графу Туну пришлось продать охотничий домик эрцгерцога в Альпах и даже драгоценности герцогини Гогенберг. Императора не тронули обращения опекунов детей с просьбами о финансовой помощи. Если уж он отказался оплачивать вскрытие своего застреленного наследника, с чего бы он вдруг взялся помогать его детям?[385]

Мария-Тереза, их бабушка по линии Габсбургов, твердо вознамерилась решить этот вопрос. Она грозилась заявить во всеуслышание, что продаст все, что имеет, для обеспечения своих осиротевших внуков[386]. Габсбургский двор тщательно выстраивал образ императора – заботливого отца своих подданных. Многие полагали, что именно этот образ, а не армия поддерживал жизнь в его рассыпавшемся государстве. Угроза Марии-Терезы подействовала. Франц-Иосиф пусть со скрипом, но согласился выплачивать сиротам ежегодное содержание. Эрцгерцог Карл сделал встречное предложение: «А может, лучше выделить им собственность?»[387] Он знал, что Франц-Фердинанд не хотел, чтобы его дети зависели от габсбургского двора. Император согласился с Карлом и без лишнего шума перевел на имя детей Гогенберг пятьдесят тысяч акров богатой лесом и полезными ископаемыми земли в горной Штирии[388]. В других обстоятельствах престарелый монарх упорно сопротивлялся бы угрозам Марии-Терезы и просьбам своего пятого, и последнего, наследника. Но летом 1914 г. ему нужно было все сочувствие, которое только можно было выжать из убийства Франца-Фердинанда: ведь он привел свою страну к войне.