так, что его полушария оказались направлены влево и вправо, а не вверх и вниз, как они были расположены при сборке. В этом же положении «Толстяк», бронированный воинственный близнец «Тринити», должен был лететь в бой в бомбовом отсеке В-29. Затем началась тонкая работа по установке детонаторов.

В этот же день на горизонте замаячила еще одна возможная катастрофа. Группа Кройца взорвала в Лос-Аламосе свой макет, измерила синхронность имплозии магнитным методом и сообщила Оппенгеймеру удручающие новости: бомба «Тринити», скорее всего, не сработает. «Разумеется, – говорит Кистяковский, – я тут же стал главным злодеем, и все принялись читать мне нотации»[2666]. В полдень в Альбукерке прилетел на своем служебном самолете Гровс, привезший Буша и Конанта; эта новость привела их в ужас, и их сетования влились в хор осуждавших Кистяковского:

В штабе все ужасно расстроились и сосредоточились на моей предполагаемой вине. Оппенгеймер, генерал Гровс, Вэнивар Буш – у каждого было что сказать некомпетентному неудачнику, который должен был навсегда войти в мировую историю виновником трагического провала Манхэттенского проекта. Джим Конант, с которым меня связывала тесная личная дружба, вызвал меня на ковер и, как мне показалось, несколько часов холодно расспрашивал меня о причинах надвигающейся катастрофы.

В тот же день, несколько позднее, мы с Бахером бродили по пустыне. Когда я робко усомнился в результатах магнитных измерений, Боб обвинил меня в отрицании, ни больше ни меньше, самих уравнений Максвелла! В другой момент Оппенгеймер так разволновался, что я предложил ему поспорить на мою месячную зарплату против его десяти долларов, что имплозивный заряд сработает[2667].

В разгар этих осложнений были отправлены все составляющие «Малыша», кроме частей «мишени» из 235U. В субботу утром закрытый черный грузовик, который сопровождали два армейских офицера, и семь машин с охраной выехали из Лос-Аламоса на авиабазу ВВС Кертленд в Альбукерке. Дорогостоящий груз, который они перевозили, описан в транспортной накладной:

a) 1 ящик весом около 136 кг, содержащий сборку снаряда из активного материала для бомбы пушечного типа;

b) 1 ящик весом около 136 кг, содержащий специальные инструменты и научные приборы;

c) 1 ящик весом около 4500 кг, содержащий неактивные части для бомбы пушечного типа[2668].

Два самолета DC-3, ожидавшие в Кертленде, перенесли ящики и сопровождавших их офицеров на авиабазу Гамильтон-Филд под Сан-Франциско, а оттуда еще один охраняемый кортеж перевез их на военно-морскую верфь Хантерс-Пойнт. Там им предстояло ждать отхода «Индианаполиса», тяжелого крейсера, который должен был доставить их на Тиниан.

На площадке «Тринити» царило уныние. Джозеф О. Хиршфельдер, физикохимик из Лос-Аламоса, вспоминает, в каком расстройстве был Оппенгеймер в субботу вечером в гостинице, где начали собираться приглашенные на испытания: «Мы поехали в отель “Хилтон” в Альбукерке, в котором Роберт Оппенгеймер должен был встретиться с большой группой генералов, нобелевских лауреатов и других важных особ. Роберт очень нервничал. Он рассказал [нам] об экспериментальных результатах, которые получил в тот же день Эд Кройц: из них следовало, что атомная бомба “Тринити” должна оказаться пустышкой»[2669].

Столкнувшись с новыми доказательствами безжалостности физического мира, Оппенгеймер искал успокоения и отчасти нашел его в Бхагават-гите, религиозной поэме в семь сотен строф, вошедшей в Махабхарату, великий арийский эпос, приблизительно во времена заката золотого века античной Греции. Он познакомился с этой поэмой в Гарварде; в Беркли он выучил санскрит под руководством исследователя Артура Райдера, чтобы приблизиться к ее оригинальному тексту. После этого потрепанная розовая книжка всегда занимала почетное место на полке, ближайшей к его письменному столу. В Бхагават-гите содержится столько смыслов, что их хватило бы на целую жизнь; она написана в форме диалога между воинственным принцем Арджуной и Кришной, основным воплощением Вишну (который, в свою очередь, входит вместе с Брахмой и Шивой в божественную триаду индуизма – еще одна троица). Вэнивар Буш записал, за какой именно смысл Оппенгеймер ухватился в ту безнадежную июльскую субботу:

У него был чрезвычайно глубокий характер… Поэтому мой комментарий будет кратким. Я просто воспроизвожу стихи, которые он перевел с санскрита и читал мне за две ночи до [испытаний «Тринити»]:

В битве, в лесу, над пропастью горной,

В темном великом море, среди стрел и копий,

Во сне, в заблужденье, в пучине стыда

Благие дела человека его защищают[2670].

Вернувшись в базовый лагерь, Оппенгеймер спал этой ночью не более четырех часов. Фаррелл слышал, как он беспокойно ворочался в соседней комнате их общей квартиры, терзаемый кашлем. Постоянное курение помогало ему существовать не меньше, чем медитативная поэзия.

Как вспоминает Кистяковский, отойти от края этой пропасти помог упорный Ханс Бете:

В воскресенье утром раздался еще один телефонный звонок, на этот раз принесший прекрасные новости. Ханс Бете провел всю ночь субботы за анализом электромагнитной теории этого эксперимента и обнаружил, что при такой конфигурации приборов даже идеальная имплозия дала бы точно такие же осциллограммы, как наблюдались. Так меня снова стали принимать в приличном обществе[2671].

Когда позвонил Гровс, Оппенгеймер стал радостно рассказывать ему о результатах Бете. Генерал перебил его: «Что там с погодой?» – «Погода непростая»[2672], – ответил непростой физик. Над испытательной площадкой застоялась воздушная масса, пришедшая с Мексиканского залива. Но вскоре положение должно было измениться. Метеоролог Джек Хаббард предсказывал на следующий день легкий ветер переменного направления.

Застойный воздух усилил июльскую жару. Операторы, которые заменяли в съемочных камерах батареи, поврежденные коротким замыканием, обжигали руки о корпуса камер. Фрэнк Оппенгеймер, который был достаточно худ, чтобы жара не доставляла ему чрезмерных мучений, поспешно собирал придуманную в последний момент экспериментальную установку, более реалистичную, чем измерения света и излучения. Он устанавливал ящики, наполненные древесной стружкой, и столбы, к которым были прибиты гвоздями полосы гофрированного железа, имитируя ими хрупкие японские дома, в которых скрывались вездесущие сверлильные станки Лемея. Гровс запретил строить для испытаний полномасштабные здания, считая это очередным дурачеством ученых, пустой тратой денег и времени. На субботу в инструкциях Норриса Брэдбери по сборке бомбы было записано «Устройство собрано»; на «воскресенье 15 июля, весь день» он посоветовал своим сотрудникам «искать кроличьи лапки и четырехлистный клевер. Не позвать ли капеллана?»[2673]. Добыть кроличьи лапки было можно, но даже капелланы вряд ли нашли бы в Хорнаде хоть один стебелек клевера.

В четыре часа дня Оппенгеймер, Гровс, Бейнбридж, Толмен и один военный метеоролог встретились на ранчо Макдональда с Хаббардом, чтобы обсудить погоду. Хаббард напомнил