— Ты и вправду думаешь, — продолжил Давриел, — что я стал бы собирать души тайком? Если мне они понадобятся, я просто потребую их!

Ему нужно было что-нибудь, чтобы усилить эффект. Возможно, подойдёт то писчее заклинание, что он украл у старого демонолога? Ощутив слабую мимолётную боль, он применил его, чтобы закрасить стены чёрным, как будто разлил на них чернила. Затем он заставил зловещего вида символы проступить из общей черноты и поползти по полу к ногам Эдвина. Написанные на староальгротском языке, слова извивались и текли, словно щупальца тьмы.

Юный священник задрожал сильнее, неловко пятясь от таинственных каракулей.

— Я не убивал тех людей, — произнёс Давриел. — Они хорошо мне служили. Но ты своими ложными обвинениями нанёс чудовищный вред. Тот, кто на самом деле стоял за этим, вышел сухим из воды и с твоей помощью пустил всех по ложному следу. Итак, отвечай мне на вопрос: как выглядел этот человек?

— Он... он был ниже тебя, — прошептал Эдвин, — и, кажется, легче сложён. Я… я был так уверен, что это ты..., — его глаза выпучились ещё больше, когда зловещие письмена подползли совсем близко. — Безымянный Ангел, прости меня!

Он развернулся и убежал.

Давриел проводил его взглядом, опустил руку и развеял пиромантию. Конечно, он не мог знать наверняка, но чутьё подсказывало ему, что Эдвин не тянет на преступного гения. Он просто видел нападение на дороге, которое, возможно, было подстроено специально ради удобного свидетеля. Похоже, что и сестру Тасенды оставили в живых по той же причине — чтобы она сбежала и рассказала людям о том, что якобы видела.

Знал ли настоящий преступник, что внезапные исчезновения породят слухи и привлекут охотников для расследования? Возможно, первые атаки и нужны были ему лишь для того, чтобы отвести подозрения от себя и подставить Давриела.

Ниже меня, подумал Давриел. Его рост составлял пять футов десять дюймов[1]. И легче сложён.  Но это мало о чём говорило, потому что в плаще он обычно казался крупнее, чем был на самом деле.

— Ты закончил? — раздался властный голос за его спиной.

Обернувшись, Давриел столкнулся лицом к лицу с приорессой, стоявшей в дверях своей кельи. С морщинистой кожей и пучком посеребрённых сединой волос на макушке она была похожа на старый стул, внезапно обнаруженный на чердаке — логика подсказывала, что когда-то он был новым, но сложно было представить, что его всерьёз могли считать писком моды. Она куталась в простые белые одежды, а её губы, казалось, всегда были сурово поджаты.

— Прекрати запугивать моих священников, — сказала она. — Ты здесь из-за меня. Хочешь забрать душу — возьми мою. Если сумеешь.

— Я поквитаюсь с тобой за всё, старуха, можешь не сомневаться, — прошипел Давриел.

Их взгляды встретились, и они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова. С противоположного конца коридора донёсся встревоженный шёпот — там собрались монахи и священники, наблюдая за происходящим.

Наконец приоресса сделала шаг назад и пропустила Давриела в свою скромную келью. Решительно войдя внутрь, он пинком захлопнул дверь и отшвырнул меч в сторону.

Затем он плюхнулся на стул рядом с её рабочим столом. — Кажется, — сердито обратился он к приорессе, — у нас с тобой был уговор, Мерлинда.

ГЛАВА XI. ДАВРИЕЛ

Приоресса задержалась у двери и поскребла ногтем чернильные буквы, которые он нарисовал на стенах снаружи — сквозь маленькие трещины в дверном косяке они уже успели просочиться в комнату.

— Это отмоется? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил Давриел. — Надеюсь, никто в приорате не умеет читать по-альгротски. Я выбрал этот язык, потому что на письме он выглядит устрашающе, но, признаться честно, в молодости я выучил всего пару фраз — смеха ради. То, что написано снаружи — на самом деле рецепт масляных лепёшек.

Приоресса повернулась к нему, сложив руки на груди. — Это моё место, Грейстоун.

— Да, я знаю, — сказал он, ёрзая и пытаясь усесться поудобнее на жёстком деревянном стуле без подушек. Наконец он нащупал положение, в котором мог вальяжно откинуться назад и забросить ноги на столешницу. — Неужели вы, святоши, действительно умрёте, если будете сидеть на  удобных стульях? Вы что, правда так боитесь удовольствий?

— Я, — наставительно произнесла приоресса, усаживаясь на стул с противоположной стороны стола, — привыкла находить удовольствие в других вещах.

— Например, в нарушении торжественно данного слова?

Она покосилась на дверь. — Не кричи так громко. Возможно, время инквизиции и прошло, но угли до сих пор тлеют. В приорате хватает горячих голов и помимо Эдвина; некоторые монахи с удовольствием вздёрнут меня, если им взбредёт в голову, что я якшаюсь с демонами. Или с их хозяином.

— При условии, что я не вздёрну тебя первым, — Давриел опустил ноги, а затем встал, грозно нависнув над столом и женщиной, сидевшей напротив. — Повторяю ещё раз. Я очень серьёзно отношусь к несоблюдению условий договора.

Приоресса не спеша взяла со стола маленькую чашку, поднесла её к губам и сделала глоток чего-то тёмного и горячего. Глупая женщина упорно отказывалась реагировать на его угрозы должным образом. По правде говоря, именно это ему в ней и нравилось.

— Так значит, ты убил всех тех охотников? — поинтересовалась она.

Давриел вздохнул. — Некоторые сбежали. Старик. И оруженосцы.

— Понятно.

— Я был очень терпелив, Мерлинда. Я закрывал глаза на визиты проезжих охотников, и даже целого паладина на прошлой неделе... «Наверное, она не знала, что они собираются напасть на меня», говорил я себе. «А может, они просто не заехали в приорат по пути ко мне». Но целый взвод демоноборцев, с чарами, защищающими разум? Наш уговор был предельно ясен. Ты обязана была отговаривать подобные группы.

Приоресса посмотрела на чашку. — Ты ждёшь, что я стану держать слово после того, что произошло? Целая деревня была убита сегодня.

— Некоторые из твоих священников глупы, но ты — нет. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы сразу догадаться, что я непричастен к этому. Так зачем же было помогать банде убийц, намеревавшихся прикончить меня?

Приоресса снова пригубила чай.

— Это ведь ферласенская сыпучая ива? — спросил Давриел, по-прежнему нависая над столом.

— Отборная, — кивнула она. — Ничто так не успокаивает расшалившиеся нервы. Увы, это была моя последняя чашка.

Он хмыкнул. Кто бы сомневался.

— Может быть, — наконец промолвила она, —