– Рассвет, запах сена, застолье в честь Дня благодарения, горячий душ, новый день. – Прошептала я свой список плюсов, едва сдерживая слезы, и попыталась не думать о том, что будет дальше и как мне пережить следующие несколько часов.

Глава 9. Моисей

– Бабушка!

Она не шевелилась.

– Пиби!

Я встряхнул ее за плечи и похлопал по щеке. Ее голова завалилась немного вбок, но глаза остались закрытыми. Она распласталась на кухонном полу и выглядела очень хрупко в своем стеганом халате. Рядом лежали три толстых осколка стекла – острые островки в большой луже воды с примесью крови. Бабушка ударилась головой при падении и разбила стакан. Крови было не очень много, ее количество казалось чуть ли не незначительным. Будто она умерла еще до того, как упала. Смерть должна требовать больше кровопролития.

Когда я вернулся вчера домой, то пошел прямиком в душ, а оттуда к себе в комнату. Я лежал на кровати и изо всех сил пытался не думать о Джорджии. Сначала она игнорировала меня целый месяц, а теперь хотела поговорить? Это меня разозлило. Однако я все равно отчаянно хотел ее увидеть. Наконец я сдался, быстро натянул джинсы с рубашкой и прокрался из дома, не желая будить Пиби.

Что, если она пролежала там всю ночь?

Я опустил голову ей на грудь и ждал, приказывая ее сердцу вновь забиться. Но она была такой холодной. И ее сердце не издавало ни звука. Сам не осознавая, что делаю, я побежал за пледом и хорошенько ее укутал.

– Пиби!

Я закрыл глаза, отчаянно нуждаясь в том, чтобы она сказала, что мне делать. Я постоянно видел мертвых людей. И теперь мне нужно было увидеть Пиби. Чтобы она рассказала, как это произошло. Чтобы она забрала меня к себе.

Я принес кисти. Расставил все краски. А затем сел рядом с бабушкой и стал ждать, когда она вернется ко мне. И когда это произойдет, я заполню все стены ее образами. Изображу каждый день ее жизни вплоть до последнего – до этого ужасного дня, – и бабушка объяснит, какого черта мне теперь делать.

Я открылся внешнему миру – так широко, как зияющий каньон с острыми выступами и крутыми утесами. Сосредоточившись, я развел море, и стены воды поднялись так высоко, что им не было видно конца. Любой желающий мог пересечь этот путь. Кто угодно. Главное, чтобы они привели ко мне Пиби.

Но я не видел и не чувствовал ее присутствия. Я заметил свою мать. Дедушку Джорджии, Молли и Мэла Баттерса, который погиб в собственном амбаре. Он вел за собой лошадей и выглядел счастливо. Но в данный момент его счастье казалось мне насмешкой, и я спустил на мужчину всю свою ярость, пробегая мимо его воспоминаний о долгих поездках на лошади и летних закатах. Он тут же отпрянул. Я также почувствовал Рэя – мужчину, любившего мисс Мюррей. Он беспокоился о ней, волнение исходило от него серыми волнами. Дела у нее шли неважно, и наша картина на досках никоим образом ее не утешила.

Сквозь меня проносились воспоминания из их жизней, но я отмахивался от них, пытаясь найти бабушку. Там были и другие. Люди, которых я чувствовал раньше, образы, которые я уже видел, воспоминания, которые мне не принадлежали. Они являлись мне в течение многих лет. Люди всех возрастов и оттенков кожи. Полинезийские брат с сестрой, Тео и Калия – члены банды, погибшие в войне за территорию с моей бандой, в которой я пробыл почти год, прежде чем меня отправили к Пиби. Тогда я злился, что меня лишили чувства принадлежности к общине, хотя на самом деле все это было ложью. Я злился каждый раз, когда меня выдворяли с обжитого места. Брат с сестрой пытались задержать меня, поделиться образом оставшегося младшего брата, но я бежал дальше в поисках бабушки.

Как обычно, мне явились и заблудшие – мутные черные пятна, которые я замечал только боковым зрением всякий раз, как позволял себе погрузиться слишком глубоко. Я никогда не присматривался к ним. Они держались подальше от прозрачного пузыря вокруг людей, которые показывали мне свои жизни. Точно я не знал, но у меня были подозрения, что это заблудшие души, которые не хотели мириться с загробным миром, не верили в жизнь после смерти, хоть она и сияла, как море огоньков, и сладко манила их. Может, они попросту этого не видели.

Похоть, жестокость и отчаяние детей из банды, многие из которых отвернулись от света, были для этих душ декадентским рассадником. Они роились вокруг детей, и чем дольше я находился в банде, тем четче их видел. Но с тех пор, как я переехал в Леван, они не показывались.

А еще были незнакомцы, с которыми мы никогда не сталкивались. Целые поколения людей, стоявших спиной к спине бесконечным рядом, и все они улыбались мне, будто приветствовали дома. Но я не мог найти Пиби. А она и была моим домом.

– Пиби! – закричал я, но в моем горле засаднило от сухости, и я перестал бежать по миру, который больше никто не видел.

В голове наконец прояснилось, и я увидел, что весь покрыт краской. Судя по всему, я рисовал все то время, что искал бабушку. Стены ее дома испещряли перемежающиеся картины, не имевшие между собой ничего общего. Я изобразил мужчину, который, несомненно, был моим прадедом, мужем Пиби, хотя мы никогда не встречались. Он часто являлся мне в последние дни – стоял прямо за правым плечом Пиби и мерцал, как будто ждал, когда она присоединится к нему. Теперь его лицо затесалось среди других.

А других было много. Я нарисовал заблудших с пустыми глазницами и грустными лицами, роящихся по углам комнаты. А между лиц знакомых и незнакомых людей были хваткие руки, горящие амбары, врезающиеся волны и молнии. Среди них было и лицо моей матери, державшей корзину, будто без нее я бы не узнал, кто она. Я видел ее тысячу раз в своей голове. Также на стенах были символы банд, словно Тео и Калия пытались меня предостеречь. Алый переходил в черный, черный в серый, серый в белый, пока рисунок не прерывался на том месте, где я стоял.

– Моисей! Моисей, где ты?

Джорджия. Джорджия в доме. Джорджия на кухне. Я слышал, как она, пыхтя, звала меня, а затем лепетала по телефону,