Под Роттердамом и под Двинском,

Еще во чреве материнском

Вошли в меня, как гонококк!

Я рос. Выл ветер. Пировала

Ночь в белой пене канонад.

И за и под и пред и над

Землей шли призраки. Их рвало!

В поту, в дожде заплат и дыр,

В еще не смытых пятнах грима

Метались шлюхи Пизы, Рима,

Парижа, Лондона и др.

Мир сразу сорван был с причала.

Версаль трубил в бараний рог.

Сен-Жюст, валюта, биржа, грог —

Все шло в стихи, все выручало.

Мои обугленные ямбы

Читал какой-то там юнец,

И ромбы, бомбы, тумбы, дамбы

Пошли в расход. И тут конец.

Николай ГРИБАЧЕВ

Необходимая мера

Слоняются по улицам стиляги,

Забывшие про подвиги отцов.

Ни совести, ни чести, ни отваги

У этих узколобых молодцов.

Чайковскому они предпочитают

Магнитофон и плоский анекдот,

В каких-то коктейль-холлах коротают

Все вечера и ночи напролет.

Живут в России словно иностранцы.

Бород не бреют, презирают труд,

Танцуют отвратительные танцы,

Полублатные песенки поют.

Взглянув на их ужимки обезьяньи,

Любой поймет, о чем веду я речь:

Тут Запада тлетворное влиянье,

Которое пришла пора пресечь!

Они полны пустого самомненья,

Решительно на все им наплевать..

И я вношу такое предложенье:

Для осужденья этого явленья,

Без праздных прений

и без промедленья.

Подонкам этим,

всем без исключенья.

Как следует

по шее надавать!

Юлия ДРУНИНА

Так было…

И ночью бой гремел, и днем,

А я была одета просто:

В шинели, пригнанной по росту

И подпоясанной ремнем.

Была легка моя походка

Одежде этой вопреки.

Мне не мешали ни пилотка.

 Ни фронтовые сапожки.

Я под свинцовым страшным градом

Росла, как тонкий стебелек,

И кудри шелковым каскадом

Мне обрамляли бледность щек.

Всем приходилось нам несладко —

 Обстрелы, сырость, холод, мгла…

Но, помню, даже плащ-палатка

И та мне тоже очень шла.

Александр ЖАРОВ

Гуляют песни

Нет, я не отложил гармонь в сторонку!

Пою, пишу прилежно каждый день.

И до сих пор гуляют песни звонко

За каждый покачнувшийся плетень.

Порой они гуляют в гимнастерке.

Порой на них тельняшка и бушлат.

Они гуляют в «Смене» и в «Вечерке»

И без конца по радио звучат.

Гуляют в День печати, в День шахтера,

И в День танкиста, и в другие дни…

Былого комсомольского задора

Нисколько не утратили они.

Какая бы ни подвернулась дата,

Верны себе, и, прочь отбросив лень.

Они гуляют так же, как когда-то.

За каждый покачнувшийся плетень.

Борис ЗАХОДЕР

Кто виноват?

Беда!.. Остановилось

Внезапно все движенье:

Попала под автобус

Таблица умноженья!

Имело это бедствие

Ужасные последствия.

Неприятностей не счесть:

Пятью девять стало шесть!

Семью восемь стало двадцать,

Трижды восемь — двадцать пять.

Невозможно разобраться.

Ничего нельзя понять!

Что-то страшное творится:

Дважды три не шесть, а — тридцать!

Неожиданно возник

Милиционер.

— Где тут этот озорник

Боря Заходер?

Это он любитель, он,

Всех таких сюжетов!..

Так я был препровожден

В секцию поэтов.

Семен КИРСАНОВ

Звездный рейс

О космосе-влекосмосе,

О косморифмосфере я!

Лети, стихоракета!

Вершись,

рифмофеерия!

Весь звездный мир галактики

В моих стихов рюкзак теки!

В рюкзак теки,

ко мне теки,

В сердца теки,

в дома теки.

Дорогой кибернетики,

По руслам математики!

Ракетой космос меряя.

Лечу (гоп-ля!)

к Венере я!

Потом к другим планетам.

Поэму написав там.

Помчусь

КОСМОПОЭТОМ,

КОСМОПОЭТОНАВТОМ!

Давно мне делать заново

Пора

Карьеру.

Пора «Звездой Кирсанова»

Назвать Венеру!

Звезда моя! Мани меня!

Прощай, земное лоно!

Сияй, планета

имени

Кирсанова

Семена!

Сергей НАРОВЧАТОВ

Блокнот, машинка и поэт

…История мне не простит вовек.

Что пес замерз, девчонка утонула,

Великий не родился человек!

Идя домой с Арбата на Ильинку,

На днях случайно в урне у ворот

Нашел я портативную машинку,

И в тот же день друг мне принес блокнот.

Я сразу же решил писать поэму.

Зовущую в космическую высь.

Присел за стол,

стол подсказал мне тему,

Миг — и стихи